Краснов Пётр Николаевич

Королёв В. Н. "Путь наверх, ведущий вниз"

Краснов Пётр Николаевич (10.09.1869 -16.01.1947), полковник(19.03.1910), генерал-майор (02.11.1914), генерал от кавалерии (26.08.1918, через чин). Из дворян Войска Донского. Казак станицы Вёшенской. Родился в Санкт-Петербурге. Сын генерал-майора Николая Ивановича.

Военное образование:

Александровский кадетский корпус
Павловское военное училище (по 1-му разряду)
Офицерская кавалерийская школа.

В офицеры произведен в 1889 г. в лейб-гвардии Атаманский полк.

Участник русско-японской, 1-й Мировой, Гражданской и 2-й Мировой войн.

Занимал должности:

командир 1-го Сибирского казачьего полка (23.06.1911 - 15.10.1913)
командир 10-го Донского казачьего полка (15.10.1913 - 02.11.1914)
командующий 10-м Донским казачьим полком (02.11.1914 - 01.04.1915)
командир 3-й бригады Кавказской Туземной конной дивизии (01.04. – 16.09.1915)
командующий 2-й казачьей сводной дивизией (16.09.1915 - 10.06.1917)
командующий 1-й Кубанской казачьей дивизией (10.06. - 24.08.1917)
командующий 3-м кавалерийским корпусом (24.08.1917 - февраль 1918).

Краснов Пётр Николаевич

Награжден:

орден Святого Станислава 3-й степени (30.08.1894)

кавалерский крест французского ордена Почетного Легиона (12.10.1897)

орден Святой Анны 3-й степени (6.12.1897)

орден Святого Станислава 2-й степени (4.03.1899)

орден Звезды Эфиопии 3-й степени (4.03.1899)

орден Святой Анны 2-й степени (6.12.1903)

орден Святой Анны 4-й степени (26.09.1904)

орден Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом (15.06.1905)

мечи и бант к ордену Святого Станислава 3-й степени (11.01.1906)

орден Святого Владимира 3-й степени (1913)

мечи к ордену Святого Владимира 3-й степени (5.03.1915)

орден Святого Станислава 1-й степени с мечами (1.05.1915)

георгиевское оружие (15.07.1915)

орден Святой Анны 1-й степени с мечами (2.08.1915)

орден Святого Георгия 4-й степени (30.12.1915).

орден Святого Владимира 2-й степени с мечами (10.12.1916).

В феврале 1918 г. вернулся с остатками корпуса на Дон, где скрывался под немецкой фамилией от большевиков в станице Константиновской. В апреле того же года отказался возглавить отряд восставших против большевиков казаков.

Избран Войсковым Кругом Войска Донского 04.05.1918 г. войсковым атаманом.

Во время Гражданской войны - сторонник казачьего сепаратизма. В 1918 г. заключил мирный договор с Германией. В связи с этим был вынужден уйти 02.02.1919 г. в отставку. Уехал 06.02.1919 г. в г. Батум (Грузия), а в июле того же года - в г. Нарву (Эстония).

Краснов Пётр Николаевич

Занимал должности:

войсковой атаман Войска Донского (04.05.1918 - 02.02.1919)
в резерве чинов штаба Северо-Западной армии (22.07. - 09.09.1919)
начальник отдела пропаганды штаба Северо-Западной армии (09.09.1919 - январь 1920)
представитель Северо-Западной армии в Эстонии и член ее ликвидационной комиссии (январь - март 1920).

Краснов Пётр Николаевич

Уехал 20.03.1920 г. в район г. Мюнхена (Германия), а 22.11.1923 г. - в деревню Сантени (Франция). Занимался литературной деятельностью.

Сочинения

На память казакам 10-го донского казачьего генерала Луковкина полка о славных боевых днях 1914-1915 годов / [Краснов П. Н. ]. Каменец-Подольск : Тип. Кенигберга и Фитермана, 1915. 27 с.

Тихие подвижники : венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российcкой Армии / П.Н. Краснов. М. : Страстной бульвар, 1992. 55, [1] с.

На внутреннем фронте ; В Донской станице при большевиках (февраль 1918 года) ; Всевеликое Войско Донское / П.Н. Краснов. М. : Айрис-Пресс, 2003. 454,[1] с., [4] л. ил.

Краснов П. Н. Атаман : [воспоминания] / сост., вступ. ст., примеч. Т. Ф. Прокопова. М : Вагриус, 2006. 650, [2] с., [8] л. ил., портр.

Воспоминания о Русской Императорской армии / П. Н. Краснов. М. : Айрис-пресс, 2006. 598, [1] с. : ил.

На брехалке: [рассказ] / П. Н. Краснов // Донской временник. Год 2009-й. Ростов-на-Дону, 2008.

Литература

Сидоров В. С. Генерал, политик, писатель // Донской временник. Год 1994-й / Дон. гос. публ. б-ка. Ростов н/Д, 1993. С. 53-56.

Щепкин Г. Содержание речи г.-м. Краснова, произнесенной им на заседании Круга «Спасения Дона» 3 мая 1918 года после избрания его Кругом на пост Донского Атамана // Донской временник. Год 1994-й. Ростов-на-Дону, 1993.

Щепкин Г. Речь Донского Атамана на заседании Круга 11 сентября при обсуждении Основных законов Всевеликого войска Донского // Донской временник. Год 1994-й. Ростов-на-Дону, 1993.

Щепкин Г. Речь Донского Атамана на 1-м заседании Большого Войскового Круга 16 августа 1918 г. // Донской временник. Год 1994-й. Ростов-на-Дону, 1993.

Алабин И. М. Донской генералитет в изгнании : опыт библиографического словаря / И. М. Алабин, В. Д. Судравский. М., 2001. С. 127-134.

Смирнов А. Казачьи атаманы : [Трагедия рос. казачества] / Александр Смирнов. СПб. : Нева ; М. : Олма-Пресс, 2002. С. 295-540.

Рутыч Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России : материалы к истории Белого движения / Николай Рутыч. М. : Астрель : АСТ : Рус. архив, 2002. С. 159-163.

Залесский К. А. Кто был кто в Первой мировой войне : биогр. энцикл. слов. М. : Астрель-АСТ, 2003. С. 326-327.

Смирнов А. Атаман Краснов / Александр Смирнов. М. : АСТ ; СПб. : Terra fantastica, 2003. 365,[1] с., [8] л. ил.

Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия : [имен. списки, 1769-1920 : биобиблиогр. справ.] / отв. сост. В. М. Шабанов. М. : Рус. мiръ, 2004. С. 582.

Лобов О. Н. Донцы ХХ века : офицеры-донцы – Георгиевские кавалеры Первой мировой войны 1914-1918 гг. Ростов н/Д : NB, 2004. С. 135-136.

Краснов Петр Николаевич // Кавказская и Восточная войны / С. В. Корягин. М., 2005. С. 161-168.

Венков А. В. Атаман Краснов и Донская армия : 1918 год. М. : Вече, 2008. 479 с., [8] л. ил., портр.

Португальский Р. М. Военная элита Российской империи. 1700-1917 / Р. М. Португальский, В. А. Рунов. М. : Вече, 2009. С. 326-327.

Штавдакер Л. А. Книга Петра Краснова глазами Михаила Жирова и Сергея Гонтаря // Донской временник. Год 2011-й. Ростов-на-Дону, 2010.

Волков С. В. Генералы и штаб-офицеры русской армии : опыт мартиролога : в 2-х томах. М. : ФИВ, 2012. Т. 1. С. 627.

Зверев С. Генерал Краснов. Как стать генералом / Станислав Зверев ; [отв. ред. А. П. Яхина]. Ростов н/Д : Феникс, 2013. 220, [1] c.

Залесский К. А. Первая мировая война : энцикл. в 2 ч. Ч. 2. Русская действующая армия. М. : ФИВ, 2014. С. 275-276.

Россия в Первой мировой войне. 1914-1918 : энцикл. в 3-х т. / отв. ред. А. К. Сорокин. М. : РОССПЭН, 2014. Т. 2. С. 137-139.

Россия в 1917 году : энцикл. / отв. ред. А. К. Сорокин. М. : РОССПЭН, 2017. С. 480-482.

Военная хроника

Краснов Петр Николаевич, генерал-майор командующий 2 казачьей сводной дивизией. «За то, что командуя 29 мая 1915 г. в арьергардном бою у г. Залещики отрядом из 214 и 215 ополченческих дружин, одной роты 211 дружины, Черкесским, Ингушским, Дагестанским и Кабардинским конными полками, одной сотней татарского конного полка. 3-м и 4-м Заамурскими конными полками, 1-м Уральским полком, при 7 конных и 4 конно-горных орудиях, весь день сдерживал натиск превосходных сил неприятеля, а когда вечером неприятель прорвал расположение наше, атаковал прорвавшие части в конном строю 4-мя сотнями Заамурцев, смял и опрокинул их и прогнал за Днестр, причем около 100 чел взял в плен». (Высочайшие приказы 30.12.1915).

Краснов Петр Николаевич, генерал-майор командир 10 Донского казачьего генерала Луковкина полка. «За то, что в бою 1 августа 1914 г. у г. Любича личным примером, под огнем противника, увлекая спешенные сотни своего полка, выбил неприятеля из железнодорожной станции, занял ее, взорвал железнодорожный мост и уничтожил станционные постройки». (Высочайшие приказы 25.07.1915).

Исследования историков

Королёв, Владимир Николаевич:

В самом начале войны, 1 августа 1914 года, полковник отличился со своими казаками в бою у города Любича, где, увлекая личным примером спешенные подразделения полка, под свирепым огнем выбил неприятеля с железнодорожной станции, взорвал мост и уничтожил станционные постройки, служившие фортами. За это дело Краснов был награжден георгиевским оружием. Затем последовали другие дела и новые отличия. О действиях полка Краснов расскажет в небольшой книжке, изданной в 1915 году в Каменец-Подольске и называвшейся «О славных боевых днях 1914—1915 годов 10 то Донского казачьего генерала Луковкина полка».

Как писал Г. Щепкин, «боевая слава 10-го полка начинает греметь по фронту. Много выдающихся, блестящих дел, но критическое отношение П(етра) Н(иколаевича) к бездарным начальникам долго не дает ему возможности выдвинуться... Слава полка гремит, и волей-неволей Краснова выдвигают...».

В ноябре 1914 года он награждается за боевые отличия генеральским чином и назначается командиром 1-й бригады 1-й Донской казачьей дивизии. В феврале следующего года в бою под Незвинской получает ранение, но остается в строю. «Я, — вспоминал Краснов, — имел счастье... принять участие в громкой победе корпуса (3-го кавалерийского под начальством генерала графа Келлера. — В. К.) над австрийцами у селений Баламутовка, Малицы, Ржавенцы и Топороуц, где мы захватили более 6 000 пленных и большую добычу...

Я помню, как гр. Келлер повел нас на штурм Ржавенцов и Топороуца. Молчаливо весенним утром на черном пахотном поле выстроились 48 эскадронов и сотен и 4 конные батареи. Раздались звуки труб, и на громадном коне, окруженный свитой, под развевающимся своим значком явился граф Келлер. Он что-то сказал солдатам и казакам. Никто ничего не слыхал, но заревела солдатская масса «ура», заглушая звуки труб, и потянулись по грязным весенним дорогам колонны... И шли на штурм весело и смело».

В апреле Краснова назначили командиром 3-й бригады Кавказской туземной дивизии, а в конце мая он блестяще отличился в очередном бою. В деле 29 мая у станции Дзвиняч, по словам Г. Щепкина, «личный пример храбрости П(етра) Н(иколаевича) создал успех всему делу». Наградой был орден св. Георгия 4.-й степени.

В июле 1915 года Краснов назначается начальником 3-й Донской казачьей дивизии, но тут же перемещается командовать 2-й казачьей сводной дивизией, состоявшей из 16-го и 17-го Донских казачьих полков, 1-го Кубанского казачьего линейного, полка, 1-го Терского казачьего Волгского полка и 1-го Оренбургского казачьего артиллерийского дивизиона и входившей в 4-й кавалерийский корпус 4-й армии Юго-Западного фронта.

Г. Щепкин подробно говорит о боевых действиях дивизии, но с опущенными здесь неумеренными эпитетами и излишним восхвалением ее начальника, хотя его заслуги и без того понятны. По словам этого автора, Краснов «получил дивизию в то время, когда она, усталая, измотанная, должна была выполнить титаническую» работу по прикрытию отступления наших отходящих, армий. В дивизии ... сильно поредевшие сотни имели по семи рядов во взводах.

Дивизия героически на 70—75-верстном фронте и прикрывает в Седлецкой губернии отход 3-го армейского корпуса. Отход безудержный. Задача могла быть выполнена только искусным маневром...

...Беспрерывные бои, неожиданные для неприятеля: броски частей дивизии, и в результате пехота спасена, перегруппировка—факт совершившийся. Короткие сильные удары сотен в конном и пешем строю, появление казаков там, где их меньше всего ожидали немцы, заставляют последних ощупью двигаться, задерживаться 'там, где они при других условиях могли бы пройти без усилий для себя... Искусство и опыт заменяют дивизии недостающих бойцов...»

Затем соединение Краснова форсированным маршем перебрасывают на стык Юго-Западного и Северо-Западного фронтов, где создалось угрожающее положение.

«Стодевяностоверстный район защищает дивизия,— пишет Г. Щепкин. — ...Удержать, не дать прорвать — задача дивизии. И снова искусные маневры, налеты и: •безумно отважные дела спасают положение... Но П(етр) Н(иколаевич) не ограничивается только активной обороной по фронту... Необходимо перепутать все планы; противника, вырвать у него карты, создать в тылу у него панику... и дивизия, оставив слабые заслоны, совершает набег в тыл противника:

Дивизия у Ковеля в глубоком тылу.

Захвачены планы, корреспонденции германцев, распоряжения и секретная переписка... Паника у германцев!.. Все перепутано, все расчеты уничтожены. Захвачены трофеи. Потерь у нас нет...».

С 3 по 17 сентября дивизия дерется у Кухоцкой Воли, в лесах и болотах, под убийственным огнем, берег приступом железобетонную цитадель и разбивает немецкую пехотную бригаду. Дальше вместе с приданной' бригадой 3-й Кавказской дивизии совершает набег вглубь расположения противника и вызывает у него> панику. Только после этого набега наступает относительный отдых — нервная окопная война, которая продолжается до мая 1916 года, когда дивизия снова в активных боях, являвшихся началом и, по замечанию Г. Щепкина, «нервом» знаменитого брусиловского Луцкого прорыва.

Казаки Краснова отличаются под Вулькой Голузийской, где по болотам идут на проволоку и брустверы, атакуют железобетонные укрепления австро-венгров, вместе с пехотным батальоном берут этот населенный пункт, делают прорыв на шестьдесят верст, захватывают в плен неприятельский гусарский полк и притягивают к себе резервы противника, крайне необходимые в другом месте. Дивизия получает восторженный приказ командира 4-го кавалерийского корпуса:

«Славные донцы, волжцы и линейцы, ваш кровавый бой 26 мая у В(ульки) Голузийской — новый ореол славы в истории ваших полков. Вы увлекали за собой пехоту, оказывали чудеса порыва... бой 26 мая воочию показал, что может дать орлиная дивизия, руководимая железной волей генерала Краснова...».

В июне дивизия форсирует реку Стоход у села Новое Червище, а в августе расширяет захваченный плацдарм.

Говоря об операциях 2-й сводной казачьей дивизии и ее командира, Г. Щепкин отмечает, что, по официальным данным, дивизия под начальством Краснова благодаря искусным действиям несла потери в несколько раз меньше, чем это было при других начальниках, что Краснов презирал «глупейшую и преступнейшую чуть ли не аксиому», существовавшую тогда у многих начальников: раз нет потерь — не было и дела, и что, находясь «всегда впереди, всегда в опасности, П(етр) Н(иколаевич), жалея людей, не жалел себя».

Неизвестно в точности, как Краснов отнесся к свержению царя, но явно не возражал и надеялся на установление конституционной монархии при сильной власти правительства. «Мы верили,— писал Краснов,— что великая бескровная революция прошла, что Временное правительство идет быстрыми шагами к Учредительному собранию, а Учредительное собрание — к конституционной монархии с великим князем Михаилом Александровичем во главе». Всем было хорошо известно, что генерал раньше активно поддерживал рухнувший режим, в том числе своими литературными трудами, но сам Краснов считал, что никогда в жизни не занимался никакой политикой и что всю жизнь был честным солдатом. Он всегда поддерживал власть и впредь готов был поддержать любую сильную власть; большевиков он считал разрушителями власти и врагами порядка. В этом смысле характерно и его отношение к Керенскому. Он презирал и ненавидел его за разрушение армии, но одно время шел с ним, поскольку считал, что за него Россия и что он сможет восстановить порядок: «И если Россия с Керенским, я пойду с ним. Его буду ненавидеть и проклинать, но служить и умирать пойду за Россию».

Увы, надежды Краснова на Временное правительство не оправдались. «Новые порядки, введенные Временным правительством, отсутствие какой бы то ни было власти у начальников, передача в руки комитетов всех полковых дел, — писал Краснов, — быстро расшатывали армию». «Тяжелый смертный дух потянул от армии».

«Я, — вспоминал генерал, — переживал ужасную драму. Смерть казалась желанной. Ведь рухнуло все, чему молился, во что верил и что любил с самой колыбели в течение пятидесяти лет — погибла армия».

«Ясно было, — по словам Краснова, — что армии нет, что она пропала, что надо, как можно скорее, пока можно, заключить мир и уводить и распределять по своим деревням эту сошедшую с ума массу». Правительство, однако, не думало о мире, и самому же Краснову приходилось призывать к продолжению войны. Вышла из подчинения казачья масса, рушилось Войско Донское, и для генерала с его «железным» характером, любовью и многолетней привычкой к дисциплине, к тому, что в казачьих полках всегда действовал старый принцип «куда атаман кинет взглядом, туда мы кинем головы», это в самом деле была трагедия. И Краснов не «простил» большевикам до конца. «Хоть с чертом, но против большевиков» — такого принципа, по его словам, он придерживался в гражданскую войну, опираясь сначала на немцев, потом на Антанту, и в Отечественную войну, пойдя на союз с нацистами.

В те месяцы, возможно, сказалось и ущемленное самолюбие генерала: его считали представителем - старого режима, а к власти приходили новые, по его мнению, недостойные люди.

«Что же дала нам революция в смысле правильных назначений на командные должности и выдвигания истинных талантов? — спрашивал Краснов и отвечал: — Прежде всего новые правители стремились омолодить армию, выбить из нее старый режим и контрреволюцию и посадить людей, сочувствующих революции и новым! порядкам. Но свелось к тому, что стройная, может быть, не всегда правильная и справедливая, но все-таки система назначений... сменялась чисто случайными назначениями и самым неприличным протекционализмом. Всюду вылезали вперед самые злокачественные «ловчилы»... грязь и муть поднимались со дна армии».

В апреле 1917 года дивизия, которой командовал Краснов, была снята с позиций под Пинском и выведена в тыл на отдых. И здесь для генерала, считавшего, что он пользуется любовью у казаков, которые до того беспрекословно кидали свои головы на колючую проволоку и под пулеметный огонь, началось нечто ужасное, «Как только казаки дивизии соприкоснулись с тылом, — писал Краснов, — они начали быстро разлагаться. Начались митинги с вынесением самых диких резолюций». Первым вышел из подчинения родной донской полк—16-й, а за ним и все остальные. «Казаки украсились алыми бантами, вырядились в красные ленты и ни о каком уважении к офицерам не хотели и слышать». 4 мая на станции Видиборг на глазах не шевельнувшихся казаков 16-го и 17-го донских полков солдаты арестовали начдива и повели под конвоем с стрельбою вверх в местный комитет, затем под конвоем же отправили в Минск, в трибунал при армейском комитете. Правда, главнокомандующий Западным фронтом генерал Гурко освободил Краснова и отправил обратно в дивизию, но потрясение было, несомненно, сильнейшее. Последовал рапорт с просьбой об отставке, не принятый, однако, начальством.

Тогда Краснов попытался переломить настроение казаков. «Я, — пишет он, — стал собирать офицеров,, комитеты и казаков, вести с ними горячие, страстные беседы, возбуждая в них прежнее полковое и войсковое самолюбие, напоминая о великом прошлом и требуя образумиться.

«Правильно! Правильно!» — раздавались голоса; толпа как будто понимала и сознавала ошибки свои, хотела стать на правильный путь, но уходил я, раздавался чей-нибудь бесшабашный голос: «Товарищи! Это что же, генерал-то нас к старому режиму гнет! Под офицерскую, значит, палку!» — и все шло прахом».

Краснов обратился к командующему армией генералу Балуеву, настаивая на отставке, но снова не получил ее, поскольку Керенский запретил увольнять кого-либо из командного состава. Но Балуев, поняв, что Краснову больше в дивизии оставаться нельзя, предложил ему в командование 1-ю Кубанскую казачью дивизию.

10 июня генерал прибыл в новую дивизию, располагавшуюся в окрестностях Мозыря и находившуюся в тяжелом положении из-за бескормицы и плохого снабжения. Это положение, писал Краснов, «было весьма выгодным для меня. Заботливостью об улучшении материального состояния дивизии я надеялся привлечь сердца казаков к себе и восстановить порядок и дисциплину». Ожидания не оправдались: несмотря на все старания отношение казаков к начальству было сугубо отрицательным. Кубанцы отказались выполнить приказ о подавлении бунта солдат соседней 3-й пехотной дивизии; 2-й Уманский полк повернул обратно и не захотел охранять комиссара Юго-Западного фронта Линде, убитого на глазах Краснова. Сам Краснов успел ускакать.

В это время он уже получил назначение на должность командующего 3-м кавалерийским корпусом. По словам Краснова, 24 августа ему пришла телеграмма о предполагавшемся назначении, а 26-го верховный главнокомандующий Корнилов телеграфировал ему об уже состоявшемся назначении и немедленном прибытии в Ставку в Могилев. Краснов в мемуарах уверяет, что ничего не знал о причинах и целях своего назначения руководителем корпуса, представлявшего собой ядро и ударную силу корниловского мятежа. С. Пионтковский, рассматривая это место мемуаров, полагает, что автор здесь «несомненно умалчивает и замалчивает».

28 августа Краснов прибыл в Ставку, где начальник штаба главковерха генерал Лукомский проинформировал его о начале мятежа, необходимости занять Петроград и арестовать премьера Керенского. Лукомский сказал, что с этой целью Корнилов двинул на столицу 3-й корпус, который с приданной к нему Кавказской туземной дивизией развертывается в армию; ее командующим назначен бывший командир упомянутого корпуса генерал Крымов. Краснова принял и Корнилов, прямо спросивший: «С нами вы, генерал, или против нас?» Краснов, согласно его мемуарам, ответил: «Я старый солдат, ваше превосходительство, и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно». Новый комкор немедленно выехал к корпусу в Псков.

«По пути, — говорится в красновских мемуарах, — я обдумывал, что же мы должны будем делать. Нашей задачей, сколько я мог понять в Ставке, являлся арест членов Временного правительства и арест Совета солдатских и рабочих депутатов, иными словами — захват Зимнего дворца, Смольного института и Таврического дворца. Какое и откуда сопротивление мы могли встретить? Конечно, «краса и гордость революции» — матросы вступятся за своего вождя и героя (Керенского.— В. К.), может быть, рабочие и, весьма вероятно, Петроградский гарнизон, который стал в положение преторианцев и боится, что Корнилов отправит его на фронт. Наших сил было мало. Но, считаясь с трусливым настроением петроградских солдат, с тем, что корпус представляет из себя отборных бойцов... что уличный бой вести очень трудно и офицеры Петроградского гарнизона, училища и пр., вероятно, на нашей стороне, можно было рассчитывать и на успех. Хотелось только возможно скорее увидеть корпус собранным в поле, как грозная сила, со всеми его батареями и пулеметами, а не иметь его разбросанным по путям железной дороги». Краснов говорит, что задумывался о своем личном будущем: «В случае удачи ореол славы Корнилова захватит и нас, его сотрудников; в случае крушения дела нам придется разделить его участь — тюрьму, полевой суд и смертную казнь. Однако чувствовал, что и в этом случае идти надо, потому что не только морально все симпатии были на стороне Корнилова, но и юридически я был прав, так как получил приказание от своего верховного главнокомандующего и обязан его исполнить... Мы все так жаждали возрождения армии и надежды на победу, что готовы были тогда идти с кем угодно...».

Утром 29 августа Краснов прибыл на станцию Дно. Дальше железнодорожные пути были разобраны, и шла перестрелка солдат туземной дивизии с петроградскими солдатами. Это было неожиданно. Полученный приказ Крымова, пишет Краснов, рассказывал «о том, что делать, когда Петроград будет занят. Какой дивизии занять какие части города, где иметь наиболее сильные караулы. Все было предусмотрено: и занятие дворцов и банков, и караулы на вокзалах железной дороги, телефонной станции, в Михайловском манеже, и окружении казарм, и обезоружение гарнизона; не было предусмотрено только одного — встречи с боем до входа в Петроград». Представители комитетов обеих дивизий корпуса, 1-й Донской и Уссурийской, отправились в Петроград «за советом и помощью» и заявили там, что казаки не желают сражаться с народом. Керенский принял делегатов, приказал им, чтобы казаки остано¬вились и арестовали тех офицеров, которые будут требовать движения на столицу.

«Ясно было, — вспоминал Краснов, — что все предприятие Корнилова рухнуло еще и не начавшись». Железнодорожники «запутывали положение корпуса до невозможного», и 30 августа «части армии Крымова, конной армии, мирно сидели в вагонах... по станциям и разъездам восьми железных дорог... Они были в Новгороде, Чудове, на ст. Дно, в Пскове, Луге, Гатчине, Гдове, Ямбурге, Нарве, Везенберге и на промежуточных станциях и разъездах. Не только начальники дивизий, но даже командиры полков не знали точно, где находятся их эскадроны и сотни».

В упомянутый Красновым день он был арестован в Пскове и доставлен в комиссариат Северного фронта, но охрана не была налажена, и генерал сумел уйти из-под ареста. Ночью на квартире его арестовали снова. Краснов ссылался на то, что выполнял приказ, дал подписку о невыезде и под утро был отпущен. В этот же день застрелился Крымов.

Несмотря на активное участие в провалившемся мятеже Краснов не только не был наказан, как он опасался, но напротив — допущен к командованию корпусом, который приказано было сосредоточить в Пскове.

«Спасать Россию не пришлось, — с иронией писал генерал. — Передо мною стояла задача более скромная — спасать офицеров, оздоровлять корпус, восстановлять в нем порядок, хотя бы настолько, чтобы корпус не был опасен для мирных жителей». Положение свое в это время комкор характеризовал как «положение корпусного уговаривателя». Успехи были примерно такими же, как раньше, но менялась ситуация, и Керенский, как отмечал Краснов, «почуял более сильную опасность слева — со стороны большевиков... Как странно это было, но за первою помощью Керенский обратился к тому самому... корпусу, который шел арестовать его».

2 сентября комкор получил приказ премьера сосредоточить 1-ю Донскую дивизию в районе Павловск — Царское Село, а Уссурийскую — в районе Гатчина — Петергоф, то есть непосредственно под Петроградом, и к 6 сентября выполнил это требование, перебравшись сам со своим штабом в Царское Село и перейдя в подчинение главнокомандующему Петроградским военным округом. Корпус повис над Петроградом как кулак, и если бы не «развал», это был бы сильный кулак.

В верхах шла какая-то закулисная борьба, и 9 сентября Керенский, перед тем одобривший назначение Краснова, допустил к командованию корпусом барона Врангеля (будущего преемника Деникина), не сместив, однако, и Краснова. Создалась странная ситуация, которую разрешили казачьи комитеты. Их представители, пишет Краснов, «явились к Керенскому и потребовали, чтобы я оставался командиром корпуса, потому что я казак и корпус казачий, а барон Врангель немец». Керенский согласился, и Краснова, уже снова подавшего в отставку, оставили в прежней должности.

Вскоре после этого генерал составил план подготовки к подавлению революционного движения в столице. Согласно этому плану, предполагалось «в противовес Совету солдатских и рабочих депутатов, Петроградскому гарнизону и вооруженным рабочим... сосредоточить в ближайших окрестностях Петрограда очень надежную конную часть с большою артиллериею, причем одну треть по очереди держать в самом Петрограде», из корпуса убрать ненадежную Уссурийскую дивизию, заменив ее Гвардейской казачьей и 2-й казачьей сводной дивизиями, а находившиеся в столице три донских полка отправить на родину для «выздоровления». 16 сентября Краснов доложил свой план по начальству, но, вернувшись в корпус, нашел приказ об отводе корпуса из-под Петрограда в район города Острова в распоряжение главнокомандующего Северным фронтом. Через день Краснов был с отставкой у военного министра Верховского. Но Совет требовал удаления корпуса, и Керенский подчинился: к 28 сентября все части Краснова сосредоточились в районе Острова.

С 6 октября, по словам комкора, корпус стали растаскивать: сотни, орудия, полки посылались в разные места для подавления беспорядков и выполнения других заданий. Краснов считал это самым страшным, поскольку «маленькие казачьи части» попадали в «густую солдатскую массу, уже обработанную большевиками». Генерал сопротивлялся, но без успеха, и вскоре корпус был «уничтожен без остатка». К 22 октября у Краснова оставалось восемнадцать сотен из имевшихся раньше пятидесяти и шестнадцать орудий из двадцати восьми. Части и подразделения корпуса оказались разбросаны по всему северо-западу России.

23-го числа остатки корпуса было приказано передвинуть в район Старого Пебальга и Вендена в распоряжение штаба 1-й армии, где ожидались массовые беспорядки. Казаки стали грузиться в вагоны. Пришел день 24 октября, а следующий оказался историческим днем.

«25 октября, — вспоминал Краснов, — я получил телеграмму... Донскую дивизию спешно отправить в Петроград; в Петрограде беспорядки, поднятые большевиками. Подписана телеграмма двумя лицами: «главковерх Керенский» и «полковник Греков» (помощник председателя Совета Союза казачьих войск. — В. К.).

«Ловко, — подумал я. — Но откуда же при теперешней разрухе я подам спешно всю 1-ю Донскую дивизию к Петрограду?» У Краснова из этой дивизии оставались 9-й Донской казачий полк и две трети 10-го Донского казачьего полка; 13-й и 15-й Донские казачьи полки находились в Ревеле, а треть 10-го полка в Новгороде. Тем не менее генерал отдал приказ всем частям дивизии следовать к Луге, откуда походным порядком можно было идти на столицу, и выехал в штаб фронта в Псков, чтобы выяснить обстановку и договориться о быстрой перевозке войск. Вернувшись из штаба, Краснов издал приказ, где полностью передал телеграмму Керенского и Грекова и призывал казаков к уверенным и смелым действиям. Но главнокомандующий Северным фронтом генерал Черемисов приказ отменил и отказался дать эшелоны. Краснов снова выехал к Черемисову, от которого и узнал о свержении Временного правительства и установлении в Петрограде Советской власти.

Можно ли было сомневаться в том, на чьей стороне окажется генерал в дальнейшей борьбе? Он снова пытался, на этот раз вместе с презираемым Керенским, взять Петроград, потом отправился на Дон, стал донским атаманом, старался, по его же словам, противопоставить «большевизму ... шовинизм, интернационалу — яркий национализм», поднял казаков на «национальную, народную» войну. Одержал значительные успехи, получил в благодарность от Войскового круга чин генерала от кавалерии (минуя генерал-лейтенантский). Но успехи оказались временными, и Краснов впоследствии писал, что с подчинением Войска Донского «Доброволии» война казаков «стала классовой и, как таковая, не могла иметь успеха в беднейшем классе». По мнению Краснова, Деникин «борьбе с большевиками придавал классовый, а не народный характер, и при таких условиях... должен был потерпеть крушение. Боролись добровольцы и офицеры, то есть господа, буржуи, против крестьян и рабочих, пролетариата».

Краснов потерпел крушение раньше Деникина, и символично, что начало этого крушения связано с позицией вешенцев. В начале 1919 года 28-й Верхне-Донской (вешенский) полк разогнал офицеров, бросил позиции на фронте в Воронежской губернии и во главе с избранным командиром урядником Яковом Ефимовичем Фоминым ушел в Вешки. Он выгнал отсюда штаб красновского Северного фронта, перебравшийся в Каргинскую станицу, где, как вспоминал Краснов, «казаки еще держались и даже собирались жестоко наказать вешенцев за измену казачьему делу... Атаман (то есть сам Краснов. — В. К.) отправил в Вешенскую карательный отряд, но события развивались уже быстрым темпом». «Фомин, — говорится в красновских мемуарах, — захватил телеграф с Новочеркасском. Атаман передал ему приказ образумиться и стать на позицию, угрожая полевым судом. Фомин ответил площадной бранью». Эта сцена изображена в «Тихом Доне»: Краснов вызвал Фомина «к прямому проводу Новочеркасск — Вешенская. Телеграф, до этого настойчиво выстукивавший «Вешенская, Фомина», связал короткий разговор:

«Вешенская Фомину точка Урядник Фомин зпт приказываю образумиться и стать с полком на позицию точка Двинут карательный отряд точка Ослушание влечет смертную казнь точка Краснов».

«Новочеркасск атаману Краснову точка Катись под такую мать точка Фомин».

Так закончился разговор казака Вешенской, а с 1918 года Каргинской станицы Краснова с казаком Еланской станицы Фоминым, и этот разговор символизировал провал атамана в его «народной» войне с Советской властью и тот водораздел, что пролег между верхушкой казачества и его основной массой.

Краснов вместе с английскими и французскими офицерами прибыл в Каргинскую, откуда попытался воздействовать на своих бывших станичников, часть которых колебалась. «Вешенцы волновались,— вспоминал он. — Старики, помнившие и. отца, и деда атамана, который сам был родом из Вешенской станицы, требовали подчинения атаману». Из Вешек к Краснову прибыла делегация его бывших однополчан, посоветовавшая генералу «не приезжать в Вешенскую без значительной воинской силы». Но этой силы у атамана не было. Шедший "из Усть-Белокалитвенской станицы отряд Романа Лазарева, которому Краснов поручил привести к повиновению бунтующих вешенцев, был малочислен и просто опоздал. Атаман вернулся в Новочеркасск, заклеймил в приказе станичников, а на следующий день сообщил Деникину, в каком крайне тяжелом положении находится сейчас донской фронт в результате того, что «Казанская, Мигулинская и Вешенская изменили и передались Советским властям», и просил о немедленной присылке «хотя бы двух батальонов иностранцев». Красновская «народная» война подходила к концу.

Конец самого атамана известен. В 1945 году семидесятипятилетний генерал был передан англичанами Советскому Союзу, а в январе 1947 года газеты поместили следующее сообщение:

«Военная коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооруженных белогвардейских частей в период гражданской войны атамана Краснова П. Н., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г., командира «Дикой дивизии» — генерал-майора белой армии князя Султан-Гирей клыч, генерал-майора белой армии Краснова С. Н. (племянника атамана — В. К.) и генерал-майора белой армии Доманова Т. И., а также генерала германской армии, эсэсовца фон Панвиц Гельмута, в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооруженную борьбу против Советского Союза и проводили активную шпионско-диверсионную и террористическую деятельность против СССР.

Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.

В соответствии с п. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 г. Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила обвиняемых Краснова П. Н., Шкуро А. Г. Султан-Гирей, Краснова С.Н., Доманова Т. И. и фон Панвиц к смертной казни через повешение.

Приговор приведен в исполнение».

Несмотря на признание себя виновным, Краснов, судя по всему, не раскаялся, не лебезил и не вымаливал пощады, хотя протоколы суда заставляют генерала говорить не своим голосом («я... написал большой роман... в котором возводил клевету на вождя революции Ленина... Мои романы... являются сгустком моей ненависти к СССР, лжи и клеветы на советскую действительность» и т. п.).

Как развела история братьев Красновых... Бывший атаман еще сидел в советской тюрьме, когда один из крупнейших отечественных геоботаников академик Е. М. Лавренко опубликовал в «Бюллетене Московского общества испытателей природы» статью «А. Н. Краснов», в которой называл исследования Андрея Николаевича классическими, писал, что некоторые его идеи только в последнее время находят развитие в трудах наших ученых, и, подтверждая высокую оценку его магистерской диссертации академиком В. Л. Комаровым, замечал, что значение этой работы с течением времени выросло еще больше. В послевоенные годы изданы материалы чтений, посвященных памяти профессора Краснова, и три книги о нем, в том числе в 1968 году довольно подробная биография, подготовленная И. Г. Бейлиным и В. А. Парнес. Работы Андрея Николаевича неоднократно переиздавались, а в 1987 году издательство «Мысль» опубликовало его очерки «Под тропиками Азии» в одном томе с книгой Н. И. Вавилова.

Именем профессора Краснова названы вершина на Южном Сахалине, ледник на Новой Земле и скала в Антарктиде, открытая Советской антарктической экспедицией в 1961 году, один род и шесть видов различных растений. К памятнику Краснову на его могиле в Батумском ботаническом саду, который сам является памятником замечательному ученому, возлагаются цветы. Могила его младшего брата неизвестна.

(Королев В. Н. Путь наверх, ведущий вниз // Старые Вешки : повествование о казаках / В. Н. Королев. Ростов н/Д : Кн. изд-во, 1991. С. 285-299).

Наталья ЗАЙЦЕВА