А. В. Бобырь

К истории одной полемики

Над романом «Зверь из бездны. Поэма страшных лет» Е. Чириков работал с большим увлечением. «Писал и пишу с горением давно небывалым. Видно, последняя вспышка», — сообщал он в Берлин своей дочери Людмиле в письме от 22 июля 1922 года. К этому времени была написана половина произведения, но Е. Чириков уже торопил Людмилу Евгеньевну, работавшую тогда художником берлинского журнала «Жар-Птица», в подготовке обложки будущей книги: «Приготовляй обложку из иллюстрации к апокалипсису»; и в следующем письме: «Написал уже половину. Надо готовить обложку, чай найдешь «апокалипсического зверя» в Берлине!» (из писем от 25 и 29.06.1922 года). Темп работы писателя диктовался стремлением как можно быстрее раскрыть тот ужас, свидетелем которого он был сам.

В романе «Зверь из бездны» Е. Чириков прослеживал судьбы братьев Владимира и Бориса Паромовых, жены Владимира — Лады и невесты Бориса — Вероники в ужасе, крови и грязи гражданской войны, которая разрушила общечеловеческие и родственные связи, пробудила низменное не только в дезертировавшем из Красной Армии Ермишке, но и в душах этих хороших людей. Писателя ужаснуло то состояние человека, когда в нем подымается из бездны зверь.

Закрепившаяся в отечественном литературоведении оценка романа как антисоветского произведения является односторонней и необъективной. Писатель не оправдывал ни красный, ни белый террор. Занимая гуманистическую позицию, он вопрошал: «Во имя чего убивать? И кого убивать? Слепых и обманутых? Во имя родины? Но родина прежде всего в твоем народе, стало быть, во имя родины убивать родину?»

«Зверь из бездны» вызвал особый интерес у читателей, многочисленные отзывы критиков и бурную полемику в русской эмиграционной печати. «Около моего романа «Зверь», — писал Е. Чириков дочери 24 декабря 1926 года, — теперь идет борьба, и грызня разбередила больное место. А читают нарасхват. В библиотеках месячная очередь». Роман пользовался большим читательским спросом, он вышел двумя изданиями: сначала, в 1924 году, — на чешском языке, а затем, в 1926 году, — на русском языке в пражском издательстве «Пламя».

«Посвящаю эту книгу братскому чешскому народу», — написал на романе автор. Спустя несколько лет он повторил слова благодарности чешскому народу: «...а посвятил я свою книгу чешскому народу в знак глубокой благодарности за то, что братский народ дал мне приют и возможность написать эту книгу».

Роман Е. Чирикова был отмечен в «Литературных заметках» Ю. Айхенвальда. Упрекая автора в мелодраматизме, растянутости сюжета, в излишнем увлечении философствованием, критик указал и на его достоинства. Он обратил внимание на мастерски написанные сцены, в которых образно отразилось то, «что происходило в Крыму в годы белого, красного, зеленого безумия». «И вообще, — писал в заключение статьи Ю. Айхенвальд, — в иные зарисовки г. Чирикова проникло то страшное и зловещее, чем так богата была наша недавняя действительность и что производит впечатление...».

Проницательно отмеченное критиком «страшное и зловещее» в романе «Зверь из бездны» и стало главным образом детонатором мнения о произведении определенной части русских эмигрантов в Чехословакии и за ее пределами, в первую очередь — русских студентов из пражских учебных заведений,

Когда в 1926 году роман появился на русском языке, большая группа студентов, бывших участников белого движения, решила выступить с протестом против писателя и его произведения. Развернулась большая организационная работа по сбору подписей под протестом! Провести ее тайно не удалось. Сведения просочились в Германию. В берлинской газете «Руль» появилась статья А. Изгоева «Неисправимые», которая начиналась иронической информацией: «...у правых элементов русской пражской колонии нашлось, наконец, серьезное политическое дело. Они... готовят протест против Е. Н. Чирикова и собирают подписи». Автора статьи удивляло, что люди, которые выступали против попрания свободы в России, теперь решили осудить писателя, который осмелился сказать неугодное им слово. Он отметил не только низкий их культурный уровень, но и отказал им в понимании политической ситуации в мире: «Надо признать, что очутившиеся за границей правонастроенные элементы бывшего русского общества до сих пор не понимают ни того, что произошло, ни того, что творится вокруг них и во всем мире, и в России».

А. Изгоев предполагал, что действиями студентов кто-то руководит. Он предупреждал, что групповой протест — это только первый этап. В случае же, когда в руках протестующих окажется власть, последуют репрессивные меры.

Своей статьей А. Изгоев хотел не допустить публикации протеста и публичного осуждения художественного произведения, предупредить политическую акцию.

Но у протестующих все было продумано. Они использовали факт публикации статьи в своих целях. Теперь, как они считали, после появления статьи А. Изгоева в печати, оказалось невозможным ограничиться диалогом с Е. Чириковым и скрыть свои взгляды на роман от широкой общественности.

Вскоре «на сцене» появился если не организатор, то, по крайней мере, идейный вдохновитель всей затеи — П. Б. Струве. Он-то и объяснил необходимость публикации протеста студентов, выразив отрицательное отношение к статье А. Изгоева: «...публичная защита предшествовала публичному нападению и сделала последнее, т. е. протест, психологически неизбежным и морально обязательным».

Впервые в связи с этой историей П. Струве выступил в парижской газете «Возрождение» в заметке «По поводу «Открытого письма к Е. Н. Чирикову», помещенной в рубрике «Дневник политика», что еще раз подчеркивает характер выступления против писателя. Он информировал читателей о том, что как редактор «Русской мысли» решительно отклонил публикацию в ней «Зверя из бездны» Е. Чирикова и «советовал ему не печатать этого... соблазнительного и объективно неправдивого произведения».

П. Струве полностью поддерживал студентов, авторов «Открытого письма», считая их «и по существу и формально правыми». Он лицемерно утверждал, что «пражская национально-настроенная молодежь выразила лишь известное личное уважение к почтенному писателю в той форме (форме открытого письма. — А. Б.), откровенно поведав ему свое впечатление и высказав свое мнение об его романе».

Пока самого письма редакция, как было объявлено — «по независящим причинам», не поместила в своей газете.

Эта информация вызывает большие и не необоснованные сомнения. Уже 7 января, на второй день после появления статьи П. Струве в «Возрождении», газета «Руль» опубликовала присланное в редакцию другое письмо пражских студентов, в котором они сообщали, что копию протеста против романа «Зверь из бездны» они послали Союзу писателей и журналистов и одновременно редакциям разных газет, конечно, в том числе и газете «Возрождение». Вполне допустимо, что эта газета получила текст протеста значительно раньше других. Но публикация его была бы неосторожным и саморазоблачительным шагом. И теперь редакция не спешила с печатанием протеста. Внимание общественности к конфликту молодых эмигрантов и старого признанного литератора неуклонно возрастало, эта история приобретала интригующую окраску. Поэтому публикация письма обещала привлечь внимание и к данному номеру, и к газете в целом.

Итак, письмо пока оставалось неизвестным широкому кругу читателей, а его авторы, проявляя деятельную настойчивость, вызвали «защитника» Е. Чирикова А. Изгоева на литературный суд, который, по мнению студентов-эмигрантов, должен был бы разрешить два вопроса:

 «1) Оправдывался ли наш протест по поводу романа Е. Н. Чирикова его содержанием и той особой обстановкой, при которой этот роман был выпущен в свет.

2) Соблюл ли г. Изгоевнадлежащую меру осторожности в обращении с фактами и с честью и с добрым именем русской эмигрантской моло­дежи, помещая свою статью».

В этом же номере газеты А. Изгоев ответил на задиристый вызов студентов отказом пойти на литературный суд, поскольку он скептически относился и не принимал всякие суррогаты и пародии на политическую жизнь и партийную борьбу, которые втянули в свой круговорот молодых эмигрантов. Свою защиту Е. Чирикова и его романа он объяснил тем, что считает недопустимым бороться с художественным произведением, используя коллективный политический протест. «Этот путь, продуманный до конца, — утверждал А. Изгоев, — должен привести к полному уничтожению свободы слова и литературы».

Как видим, газетная полемика вышла за рамки обсуждения конкретного произведения, романа «Зверь из бездны», и затронула актуальную и поныне проблему — литература и политика.

Более обстоятельно и аргументированно, отвечая уже не только пражским студентам, но и П. Струве, А. Изгоев обосновал свои мысли в статье «Протест» и «критика». Он вспомнил похожие случаи в русской общественной жизни, когда в 1862 году затевался протест против романа И. Тургенева «Отцы и дети» или когда С. А. Толстая выступила против рассказа Л. Андреева «Бездна».

Протесты, подобные студенческому, считал А. Изгоев, недопустимы по отношению к художественному произведению. Он писал: «Коллективный протест вовсе не критика. Это — определенное политическое выступление. В критике вы имеете дело с доводами, против которых можно спорить, возражать. В протесте — вся суть в подписях, в их качественном, либо количественном весе. Протест уместен, когда перед нами политическое выступление. Он — средство политической борьбы. Но допустим ли коллективный протест, как отзыв на художественно-литературное произведение?». И всей статьей А. Изгоев дает однозначный ответ — нет.

Полемика уже развернулась в полную силу, она уже преодолела пределы обсуждения конкретного произведения, четко определились позиции полемизирующих, а текст письма студентов к Е. Чирикову все еще не был напечатан.

И лишь 14 января 1927 года это письмо появилось в газете «Возрождение». Оно было помещено на первой странице, чтобы читатели, паче чаяния, не пропустили его в мирской суете. Это послание заслуживает того, чтобы текст его привести полностью как яркий пример запрещенных в цивилизованном обществе приемов борьбы с художественным произведением, позиция автора которого не отвечала взглядам определенной политической группировки.

«Открытое письмо Е. Н. Чирикову.

Милостивый государь Евгений Николаевич,

Мы, участники и друзья белого движения, с глубоким интересом следим за всей литературой, касающейся этой эпохи, и потому не можем пройти мимо вашего романа, только что выпущенного на русском языке,— «Зверь из бездны». Как вы сами пишете в предисловии, этот роман является подлинной хроникой этой эпохи и, значит, имеет характер не беллетристического произведения, а является как бы историческим материалом, взятым из ваших личных наблюдений.

Мы не хотим касаться литературных качеств этого романа, но мы хотим указать вам, Евгений Николаевич, какой удар наносите вы той светлой и чистой идее, которую несли люди, идя на спасение нашей Родины. Идее этой отдавали самое большее, что могли дать, — свою жизнь. Вы это, по-видимому, просмотрели. Мы сознаем, что в эту эпоху были сделаны ошибки, мы признаем, что наряду с геройскими поступками было немало и отрицательных явлений, но эти явления были единичны, и они искуплены кровью тех, кто отдал свою жизнь за Родину. Вы же в вашем романе выводите только отрицательные типы.

Пусть ваша совесть скажет вам, так ли все было, как вы пишете в вашем романе, и была ли в белом движении только одна сплошная грязь.

Нам непонятно, как вы — русский писатель, давший нам ряд произведений, полных любви ко всему русскому, именно теперь, в годину наших бедствий и тяжелых испы­таний, выпустили такой роман и выпустили его сперва на чешском языке, посвятив его чешскому народу, нашим друзьям и братьям по крови.

Чего вы старались достигнуть таким самооплеванием? Зачем вы нашу семью вывели в виде ужасной семьи Паромовых? Неужели вы не видели других семей?

Мы решительно протестуем против вашего романа и считаем его клеветой на белое дело и его участников.

Ни одна статья в советских газетах не могла так очернить борцов за спасение Родины, как ваш роман».

Теперь читателям, заинтересовавшимся нашумевшим конфликтом, стало все известно, вплоть до открытого письма пражских студентов. Правда, в тени осталась еще одна деталь — кто подписал это письмо? Несколько раз в печати фигурировало лишь их количество — более 200 человек. Но после того, как Е. Чириков подверг сомнению факт их существования и заявил о своей неуверенности в том, что все они прочитали его роман, был полностью опубликован и список подписавшихся под открытым письмом.

После выявления всех компонентов полемики, о главном из которых, открытом письме к писателю, судили лишь по слухам, она перешла на второй виток своего развития.

Сейчас Е. Чириков уже имел возможность прореагировать на выпад как студентов, так и П. Струве. 16 января 1927 года он написал «Открытое письмо П. Б. Струве» и «Мой ответ по поводу «Открытого письма к Е. Н. Чирикову», которые были опубликованы в газете «Возрождение» 20 января 1927 года, на четвертой странице, а на первой странице, опять в рубрике «Дневник политика», П. Струве поместил свою статью «По поводу ответа Е. Н. Чирикова». Такая расстановка материала, конечно, имела свой смысл: ответ на заявления Е. Чирикова создавал у читателей определенный настрой восприятия его писем.

Но мы, соблюдая хронологию, сначала обратимся к заявлениям Е. Чирикова. Писатель с сожалением замечал, что молодые люди, если они читали роман, а не поддались влиянию со стороны, ничего не поняли и перетолковали это произведение. «Неужели, — спрашивал писатель, — никто из 200 не уразумел, что моя «поэма страшных лет» имеет не историческую, а чисто психологическую задачу обнажения в человеке, под влиянием братской междоусобицы, «зверя», разрушающего в его душе вообще культурные и, в частности, христианские ценности». Е. Чириков подчеркивал, что он не ставил перед собой задачу дать характеристику белого движения, не стремился изображать негодяев и разлагающихся людей. Он считал необходимым, чтобы его роман появился именно сейчас, чтобы читатели увидели, «какой кошмар и ужас представляет из себя братоубийственная междуусобица», в которой «зверь» побуждает проливать кровь только чужую и там, где это совершенно не нужно». В своем ответе студентам Е. Чириков не раскаивался в том, что написал роман и издал его в такое сложное время. Более того, он заявил, что, если бы представилась такая возможность, он бы «охотно напечатал свою книгу на всех языках», чтобы в других странах люди не допустили гражданских войн.

Надежды Е. Чирикова на переводы романа оправдались. В 1930 году он писал дочери Людмиле: «Мой «Зверь» на датском языке в три месяца разошелся и уже вышел вторым изданием».

В «Открытом письме П. Б. Струве» Е. Чириков указал на голословность обвинений Струве в «объективной несправедливости» романа. А отсутствие аргументов не давало возможности защищаться, обоснованно отвечать. Е. Чирикова неприятно удивило то, что П. Струве, знавший его литературную деятельность, подтолкнул молодежь к подобному выступлению. Наверняка у писателя были факты, подтверждавшие неблаговидный поступок П. Струве, иначе Е. Чириков не решился бы на такое серьезное обвинение в открытом письме.

В своих заметках «По поводу ответа Е. Н. Чирикова», помещенных в том же номере «Возрождения», П. Струве одновременно и оправдывался, и обвинял Е. Чирикова. Он дважды повторил, что никакого отношения к пражским студентам не имеет и что его напрасно подозревают в «подстрекательстве». Но в их поступке он по-прежнему видит «мужество и независимость». Правда, в оценку создавшейся ситуации П. Струве внес корректив: «Студенты — авторы «открытого письма» — выразились, может быть, слишком резко и — как я готов теперь признать, еще раз перечитав их письмо, — формально-юридически неправильно, назвав роман «клеветой».

Коррективы относились только к формальным моментам, а по существу автор заметки остался на той же позиции, на прежней оценке романа Е. Чирикова.

В заключение П. Струве заявил, что для себя считает этот эпизод исчерпанным. Он «выходил из игры».

И наконец, третий, заключительный, всплеск затянувшегося спора возник с появлением статьи С. Варшавского «Кто прав?», который отметил, что «протест студентов против романа Чирикова имеет уже свою историю». Автор решил помочь общественному мнению разобраться в этом вопросе, однако его заметки мало что прояснили. С. Варшавский, принимая сторону П. Струве, упрекал Е. Чирикова в тенденциозности и односторонности в изображении действительности: «Тенденциозный подход к событиям, при котором все светлое и героическое отметалось, а темное и низменное подбиралось и сгущалось в целях достижения определенного психологического эффекта... Е. Чириков писал правду, но это была не вся правда, а правда, урезанная в угоду предвзятой тенденции, не есть уже правда». Автора возмущала позиция русского писателя, который был сторонником белого движения в годы гражданской войны. Ведь читатели, считал он, особенно иностранцы, в первую очередь чехи, могли подумать — «какая же мерзость было все это белое движение». К тому же его волновало то, как могут использовать это произведение идеологические противники, «или он (Е. Чириков. — А. Б.) не думал о том, какое употребление из его романа сделает местная коммунистическая, а отчасти — и социалистическая печать?».

С. Варшавский пришел к выводу о том, что Е. Чириков допустил самую большую ошибку во всей своей литературной деятельности, а с протестом пражских студентов, который они после статьи А. Изгоева вынуждены были опубликовать, произошло тягостное недоразумение, по истечении времени не подлежащее выяснению.

Но Е. Чириков все же не был согласен с тем, чтобы его произведение рассматривалось в идеологическом аспекте, оценивалось с классовых позиций. С этим связано его за­вершающее в этой полемике выступление — статья «Последнее слово» обвиняемого автора романа «Зверь из бездны». Е. Чириков оценил открытое письмо студентов и выступления в полемике как суд над романом «в ударном порядке». Он утверждал, что в своем произведении отстаивал не политические и классовые, а общечеловеческие, хри­стианские позиции. Писатель подчеркивал, что его герои братья Паромовы, несмотря на то, что в это сложное и запутанное время совершили много ошибок, люди недурные, а старший брат, Владимир, пережил моральную трагедию, доступную только представителям большой моральной культуры. С особой теплотой писатель говорил о Ладе и Веронике как о типах прекрасных русских женщин.

Что касается восприятия романа «Зверь из бездны» читателями, представляющими культурную общественность

и различные политические направления, Е. Чириков прореагировал на предположение, что они, прочитав произведение, увидят в белых только зверей, так: «Отвечу, что ни один умный чех, умеющий читать книги, этого не подумал: чешский литератор г. Червинка, знаток русской литературы, перевел мой роман и написал в своем отзыве, что ро­ман дал ему полную картину кошмарных ужасов в период гражданской войны, левые чешские газеты поставили мне на вид, что я, в угоду белым, не пожалел густой краски для изображения красных, а чешские коммунисты просто обошли роман молчанием».

Полемика вокруг романа отняла много сил и нервной энергии у Е. Чирикова. Он даже хотел оставить Прагу и переехать в Париж, чтобы, по-видимому, переменить обстановку и забыть об этом неприятном периоде своей жизни.

Но все же жизнь сложилась так, что писатель остался в Праге. Живя в эмиграции с постоянным чувством ностальгии, Е. Чириков до последних дней верил в возвращение, то теряя надежду, то снова обретая ее. В 1925 году он писал: «Время мчится с быстротою, а с ним и жизнь наша. Шестой год скоро в изгнании, а конца не видать. Я что-то уже теряю надежду вернуться к родным берегам и кончить земное странствие на родной земле».

Частный эпизод, связанный с полемикой вокруг романа Е. Чирикова «Зверь из бездны», — лишь крупица в сложной и многообразной картине русской литературы за рубежом. Но он достаточно ярко и убедительно свидетельствует о довольно высоком напряжении литературного процесса, имевшего все свои основные компоненты — и словесно-художественные произведения, и литературные группировки, и издательства, и периодику, и литературную критику, и связи литературы с общественно-политическими движениями, и международные литературные контакты, и читательскую реакцию.

К истории одной полемики / Ал. Бобырь // Вопросы литературы. 1995. Вып. 4. С. 326-335.