ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2013-й

История войска Донского

КАЗАКИ-НЕКРАСОВЦЫ НА КУБАНИ

К 305-летию ухода казаков-некрасовцев на Кубань

Часть 1

В тот день [после] 22 августа 1708 года казачий отряд Игната Некрасова, на помощь которого рассчитывали повстанцы в Есауловом городке, успел дойти лишь до Нижнего Чира [1. С. 275]. Есаулов городок был осаждён войсками князя В. В. Долгорукого. Повстанцы сдались. Расправа была жестокой: казни поверглись свыше двухсот человек. Часть из них четвертовали, а плоты с повешенными пустили вниз по Дону [2. С. 332; 3. С. 528–539].

Опасаясь быть зажатыми в клещах войсками В. В. Долгорукого и П. И. Хованского, казаки Некрасова приняли решение уйти на Кубань, согласно плану, разработанному в общих чертах ещё Булавиным [4]. Это отступление можно рассматривать как Исход, поскольку казаки уходили «в 2000 человек, з женами и з детьми, оставя тягости и побросав свои пожитки» [3. С. 327]. Важно и то, что в конце августа1708 года за Некрасовым последовали, как указывал бригадир Ф. Шидловский, жёны черкасских казаков, подвергшихся гонениям.

За казаками И. Некрасова, перешедшими Дон под Нижним Чиром на ногайскую сторону реки и далее на Кубань, организовали погоню. Калмыки догнать повстанцев не сумели или не захотели: они заявили, что «в вид тех воровских казаков нигде не угнали» [3. С. 330].

Ещё одна погоня, насчитывавшая 1 000 человек, также успеха преследователям не принесла. Донося об этом в приказ Казанского дворца, князь П. П. Хованский отмечал: «А знатно, что они ушли на Кубань или на Аграхань». Интересно, что на Кубань отступали главным образом верховые казаки – большей частью старообрядцы. Сотням казачьих семей удалось спастись от расправы; карателями не был схвачен ни один из числа влиятельных соратников К. А. Булавина, предводителей повстанцев, – ни И. Некрасов, ни И. Павлов, ни И. Лоскут, ни С. Беспалый.

Гарантий безопасности на Кубани казакам никто дать не мог. Конечно, они знали, куда идут. К примеру, ещё Булавин вступил в контакт с первыми кубанскими казаками, подданными крымских ханов. Но риск пребывания в ногайских владениях ханов был высок.

Кроме того, тяжким грузом на них лежала задача: поскорее найти убежище для жён и детей. Именно первые годы «встраивания» группы казаков Некрасова в неспокойную жизнь Крымского ханства оказали самое существенное влияние на их выбор и, что более существенно, на выбор крымских ханов. Об идеализации отношений с ногайцами говорить не приходится: казак, присланный с Кубани от «вора Некрасова», показал, что «хотят их кубанские владельцы выслать вон» [5. Л. 24]. В расспросных речах некрасовских казаков за октябрь 1710 года содержатся сведения о шаткости положения на Кубани находящихся «во власти крымского хана» сторонников Некрасова [5. Л. 23].

Выбор в пользу правящих Гиреев казаки Некрасова сделали быстро, добровольно и не без участия первых кубанских казаков, снискавших себе защиту и покровительство со стороны Гиреев уже в конце XVII века. Временное пристанище некрасовцы нашли в Закубанье, где оставались еще в 1711 году. А в 1709 году И. А. Толстой писал, что «воры и изменники Игнашка Некрасов с товарыщи и доныне живут за Кубанью близ Черкес в юрте Аллавата мурзы» [6. Л. 15 об.]. Можно говорить о том, что местом своего пребывания казаки избрали район исторического проживания ещё первых групп кубанских казаков, – очевидно, в междуречье Кубани и Лабы. Игнат Некрасов сумел найти для своего отряда безопасное место – на окраине Крымского ханства, в землях татар-наврузовцев, какая-то часть которых могла выражать недовольство очередным появлением казаков в этих землях. Такая защищённость, пусть относительная, позволила И. Некрасову и его сподвижникам развернуть масштабную работу по агитации донских казаков к уходу на Кубань, а также избегнуть возможной своей выдачи России Девлет-Гиреем II, заявившим в 1709 году российскому посланцу Василию Блеклому: «…что-де мне отдать, чево у меня нет. Я-де ему [Некрасову. – Д. С.] отказал и указ послал, чтоб он в Крыме и на Кубане не был, откуды и как пришёл, так бы и ушёл» [6. Л. 13].

Итог первых лет пребывания казаков-некрасовцев на Кубани был впечатляющ: российские власти обеспокоились продолжением «булавинщины» на землях, подвластных крымскому хану. Кубанский поход 1711 года под командованием П. М. Апраксина не в последнюю очередь определялся, как свидетельствуют источники, необходимостью защиты от «татарев крымских и кубанских воровских казаков» [5. Л. 8].

Самим некрасовцам удалось более или менее освоиться, по-разному контактируя с ногайским населением. Договорные отношения казаков с крымским ханом Девлет-Гиреем II, надо полагать, сформировались быстро: он отказался в итоге выдать некрасовцев России.

В ходе русско-турецкой войны (1710–1711) и последующих военных конфликтов в 1711–1713 годах некрасовцы активно выступили на стороне Крыма. Согласно данным шведских дипломатов, ужев 1711 году Некрасов находился в тесных сношениях не только с Девлет-Гиреем II, но и со шведским послом в Крыму. Казаки не раз оказывались в разных районах военных столкновений. Так, из показаний пленного запорожца Л. Васильева в Бахмутской воеводской канцелярии (октябрь 1712 года) следует, что «Сечь де ныне стоит в урочище Кардашине, от Крыма в одном дне конём. Кошевым состоит вор Костя Гордеенко, а при нём же и казаки донские обретаюца, кои купно с Некрасовым ушли…» [7. Л. 87 об. – 88].

В ходе походов на Украину и на другие российские земли некрасовцы захватывали пленных, участвуя в дележе «полона». Более поздние источники также отмечают участие некрасовцев в нападениях крымских войск на территорию Российского государства.

В 1720 году указом Военной коллегии была введена смертная казнь за недонесение на «некрасовских шпионов» (таковой термин стали применять в российской делопроизводственной документации). Неоднократно донским казакам отправлялись царские распоряжения относительно мер предосторожности «против прихода крымцев, кубанцев, запорожцев и некрасовцев». Власти, действуя гибко, шли даже на то, чтобы простить тех сторонников Некрасова, кто осмеливался покинуть Кубань.

В грамоте графа Ф. М. Апраксина Войску Донскому за 1711 год сказано, что «которые казаки хотя и приличилис в ызмене с вором Игнашкою Некрасовым и будут от него приходить, и тем Его Царское величество по своему милосердию вины изволит оставлять, толко б они за то свое погрешение в нынешней случай заслужили своею верною и радетелною службою» [8. Л. 401]. Участие некрасовских казаков в событиях 1710–1713 годов и решение «некрасовского вопроса» статьями Прутского и Адрианопольского мирных договоров предопределили их переселение на Правобережную Кубань с основанием нескольких городков [9]. При жизни Некрасова [10] произошло ещё одно примечательное событие: оформление различных казачьих групп Кубани в единое войско (начальный период его формирования – рубеж XVII-го и XVIII веков). Поскольку нам пока неизвестно, когда Войско получило наименование «Игнатова» [11], предлагаем именовать его Кубанским (ханским) казачьим.

На всём протяжении XVIII века крымские ханы – за исключением, быть может, Шагин-Гирея, – не преследовали кубанских казаков-некрасовцев. Напротив, можно говорить об историческом опыте поддержки Гиреями этих своих поданных. В основе их «благоденствия» лежала старообрядческая этика, преданность ханам, относившимся к ним более чем лояльно. Такая позиция нашла отклик, например, в конфессиональной политике Гиреев: к середине XVIII века Кубань стала одним из крупнейших центров «старообрядческого мира», охватившего обширные пространства Османской империи, Крымского ханства, Речи Посполитой и Российской империи [12].

Быстрым ходом пошло церковное строительство, возник скрипторий [29]. В описываемое время казаки решили в целом важную проблему – «доставания» из России священников для своих храмов. Постройку церкви казаки не могли себе долго позволить. Зато в городке Хан-Тюбе, в начале 1720-х годов была возведена одна из первых в XVIII веке часовен на Кубани, радовавшая взоры всех православных, приезжавших в этот казачий войсковой центр. Именно в часовню главного некрасовского городка сделал вклад (пожертвовал старинное Евангелие) старообрядческий архимандрит Иосиф [13. С. 63], бежавший из России на Кубань от преследований в начале 1720-х годов. Содержание одной из вкладных записей, сделанной не позже 31 августа 1722 года, уникально: «230 году из леснаго скита врознь бежали от гонения. Аз же архимандрит явись на Кубани, а игумнья София умре. И сию книгу дал азв память по душе ея на Кубань в городок Хандуб в часовню казачью вечно поминать игуменью иноку Софию по церковному чину вовеки» [14].

В отличие от крымских ханов и турок-османов, российские власти на протяжении долгих лет пре-следовали старообрядцев, всё чаще обращавших взоры в направлении Кубани – далёкой и близкой мастерская по переписке рукописей, преимущественно в монастырях одновременно. Характерным для беглецов из России становится убеждение о том, что на Кубани «старо-верят» и не гонят за старую веру. Хотя, с другой стороны, мотивации бегства на Кубань к некрасовцам могла не касаться вопросов веры.

Случалось, что казаки-некрасовцы выдавали себя за жителей донских станиц; хотя иногда хитрость не удавалась. Однажды донские казаки, переправлявшиеся через реку Егорлык в 1716 году, увидели группу всадников. На вопросы неизвестные отвечали, «что будто и они донские же их казаки ис Паншиной и ис Кагалиной станиц и идут-де для добычи под Кубань» [15].Однако бдительные донцы, раскрыв обман, вступили в бой с кубанцами и казаками-некрасовцами – оказалось, что это были они. Ещё большие проблемы доставляло российским властям так называемое «сманивание», которым некрасовцы занимались на протяжении десятилетий. Бегство на Кубань в 1752 году восьми казаков Маноцкой станицы [16. Л. 26 об., 28, 58] заставило рассмотреть наболевший у России вопрос на довольно высоком дипломатическом уровне – в Стамбуле, поскольку договариваться с ханом было бесполезно. На претензии российской стороны он отвечал, что, хотя и посвящён в суть вопроса, однако помочь ничем не может. Российский поверенный A. M. Обресков предъявил ноту оттоманскому правительству, в которой прозвучало требование более не принимать беглых на Кубань и к присяге не приводить.

Продолжение см. Казаки-некрасовцы на Кубани / Дмитрий Сень. Часть 2