ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2017-й

Деятели науки

Н. А. МИНИНКОВ

ИСТОРИК БУЛАВИНСКОГО ВОССТАНИЯ

К 310‑й годовщине начала Булавинского восстания (1707–1709)

Крупнейшим советским исследователем истории Булавинского восстания, вспыхнувшего на Дону 310 лет назад, была Елена Петровна Подъяпольская.

Она родилась в 1895 году в Саратове. После окончания гимназии поступила в Москве на Высшие женские курсы, учреждённые в 1872 году известным историком В. И. Герье, и училась три года на историко-филологическом факультете.

Учёба на курсах сказалась на последующем выборе Еленой Петровной исследовательской проблематики. Едва ли можно исключить влияние самого В. И. Герье, уделявшего внимание изучению отечественной и западноевропейской истории XVIII века. Отчасти его исследования касались истории России эпохи Петра I, которая в дальнейшем оказалась в центре научных интересов Е. П. Подъяпольской.

Ещё более значительную роль в формировании Е. П. Подъяпольской как историка-исследователя сыграли её учителя, известные историки А. И. Яковлев и М. М. Богословский. Оба были учениками В. О. Ключевского. В центре научных интересов Яковлева находилась история России XVII века, её социально-экономические отношения, явления политической жизни, военная структура и общественная мысль. Это в значительной мере формировало научные интересы Е. П. Подъяпольской и особенности её исследовательской работы. Во-первых, потому что явления истории России XVIII века в значительной мере определялись итогами развития страны в предыдущем, XVII столетии. Во-вторых, проблематика А. И. Яковлева предполагала особое внимание к документальным источникам, что способствовало развитию интереса к ним у его учеников. Научные интересы М. М. Богословского сосредоточивались на отечественной истории XVIII века. Особое внимание он уделял жизни и деятельности Петра I. Кроме того, он исследовал разные стороны социальной и политической истории страны и истории общественных движений этого столетия. Влияние М. М. Богословского также способствовало тому, что в центре внимания историка стоял документальный источник, что позже в полной мере проявилось в трудах Елены Петровны.

По-видимому, развитие интереса Е. П. Подъяпольской к истории в стенах учебного заведения определялось также внедрявшимися в нём учебно-методическими нововведениями. Являясь последователем Л. Ранке и исключительно высоко оценивая его историко-критическую школу в германской историографии второй половины XIX века, В. И. Герье воспринял у немецкого историка идею проведения со студентами практических занятий семинарского типа. Идея оказалась продуктивной. Такие занятия стимулировали исследовательскую работу студентов, направляли их внимание на изучение источников, на приобретение навыков постановки проблемы и историографического анализа, на умение формулировать выводы.

После окончания курсов Елена Петровна вернулась в Саратов, где в 1924 году закончила историческое отделение педагогического факультета Саратовского университета. Её приняли в аспирантуру при Нижне-Волжском институте краеведения.

После обучения в аспирантуре Елена Петровна работала в Саратовском областном музее, где являлась учёным секретарем и членом правления. Она также была заместителем председателя Общества истории, археологии и этнографии при Саратовском университете, где занималась изданием документальных комплексов.

В 1920‑х – начале 1930‑х годов в разных научных центрах СССР происходила реорганизация архивного дела. Связано это было с упразднением существовавших до революции учреждений, перестройкой структуры архивной службы, ликвидацией некоторых старых и формированием новых архивов. При передаче документов из старых архивохранилищ в новые нередко требовалось принимать меры по обеспечению их сохранности. В такой работе в Саратове активно участвовала Е. П. Подъяпольская, сотрудничавшая в губернском архивном бюро.

Как специалиста с высоким уровнем археографической подготовки её приняли в 1936 году на работу в археографическом секторе Института истории АН СССР. Работе по публикации источников в то время уделялось значительное внимание. Поскольку введение в научный оборот не публиковавшихся ранее источников способствовало обоснованию новой, марксистской концепции отечественной истории [1]. Археографическая работа была очень значительной. И Подъяпольская принимала в ней самое активное участие.

После Великой Отечественной войны, с 1946 года, возобновилась публикация «Писем и бумаг императора Петра Великого», начавшаяся ещё в 1887‑м и прекращённая в 1918 году (тогда издали семь томов). Руководили этой работой известные историки и источниковеды Ю. В. Готье и А. И. Андреев. В качестве составителя «Писем и бумаг…», а затем редактором издания работала Е. П. Подъяпольская. Были изданы тома с восьмого по тринадцатый, охватывавшие период с 1707 по 1713 год. Свой опыт участия в подготовке «Писем и бумаг…» Елена Петровна обобщила в специальной статье [2].

По мере работы Е. П. Подъяпольской над проблематикой истории России при Петре I усиливался её интерес к истории Булавинского восстания как крупнейшего массового движения этого времени. Уже существовали исследования В. И. Лебедева [3] и Н. С. Чаева [4], посвящённые восстанию под предводительством К. Булавина. Был издан сборник документов «Булавинское восстание». В нём имелись обстоятельные статьи Н. С. Чаева и К. М. Бибиковой, посвящённые проблеме предпосылок восстания и его ходу [5]. Однако ко времени работы Е. П. Подъяпольской над историей восстания эти публикации не соответствовали теоретическому осмыслению массовых народных движений, принятому в советской литературе. В них выражалась мысль о том, что это крупное народное движение являлось восстанием донских казаков. Эта идея не отвергалась советской историографией более позднего времени. Вместе с тем в 1950‑е – 1970‑е годы, когда работала Е. П. Подъяпольская, в концепции истории России XVII–XVIII веков большое место занимала теория крестьянских войн. Взгляд на это восстание как на крестьянскую войну уже в позднейшей советской историографии, в 1980‑е годы, подвергался критике [6]. Критика была обоснованной, поскольку Булавинское восстание имело ярко выраженную казачью специфику. Но использование по отношению к восстанию теоретического концепта крестьянской войны имело определённый позитивный смысл. Оно позволяло историку обосновать такой взгляд на восстание, который снимал бы с него печать региональной и сословной ограниченности, неизбежно присутствовавшую при характеристике его как казачьего восстания. По целому ряду признаков, которые становились очевидными для Елены Петровны в процессе изучения источников, Булавинское восстание по своему значению выходило за местные рамки. Это требовало рационального обоснования. Такое обоснование позволяла дать концепция крестьянской войны, которая выводила движение за рамки исключительно казачьих интересов, подчёркивала тесную связь его с внутренней жизнью не только на Дону, но и в русских городах и уездах. Основанием для такого вывода было то, что в восстании участвовали не только казаки, но и люди, бежавшие на Дон и по ряду признаков отличавшиеся от казаков.

История Булавинского восстания привлекала Елену Петровну также как источниковеда. По мере знакомства с документальным материалом, исходившим от подавлявшего восстание государственного военного и административного аппарата, ей становилось ясно, что в этом материале излагаются документы, исходившие от повстанцев. Она постепенно приходила к выводу, что восстановление повстанческого архива булавинцев может стать важной и совершенно новой в историографии восстания источниковедческой задачей.

Проделанный Е. П. Подъяпольской историографический анализ позволил выделить проблемы истории восстания. В их числе – дальнейшее изучение фактического материала, относящегося к восстанию и его предводителям, историческое место восстания, а также вопросы источниковедения, в первую очередь связанные с выявлением документов, исходивших от восставших. Она заявляла: «Булавинское восстание оказалось наименее изученным среди крестьянских войн XVII–XVIII вв.» [7, с. 23].

Булавинское восстание Е. П. Подъяпольская характеризовала как крестьянскую войну. Для этого она видела существенные основания. Территориальный размах восстания был сопоставим с размахом Разинского восстания. Участниками его были не только донские казаки во главе с самим К. Булавиным. К наиболее активным движущим силам восстания она причисляла людей, проживавших в казачьих городках, относившихся к казакам, но оказавшихся на Дону недавно. В значительной мере из-за этих новых на Дону людей, принятых в казаки, но считавшихся беглыми, восстание и произошло. Правительство Петра I требовало от верхушки Войска Донского, от казаков вообще, прекратить на Дону приём беглых. В условиях разворачивавшихся в стране реформ терпеть Дон как прибежище для людей, стремившихся уйти от феодального и податного гнёта, оно не могло. Правительство готово было признать казаками тех, кто пришёл из внутренней России на Дон до 1695 года, времени первого Азовского похода. Но тех, кто пришёл после этой даты, оно не признавало казаками. Для переписи беглых в 1703 году на Дон направили стольников Кологривова и Пушкина. В 1707‑м на Дон с целью розыска и возвращения беглых была послана экспедиция во главе с полковником князем Ю. В. Долгоруким. С убийства князя 9 октября 1707 года казаками во главе с К. Булавиным и разгрома его сил, действовавших на Донце и притоках, началось восстание. Беглые люди, новые казаки, приняли в этих событиях самое активное участие. Для Подъяпольской они были не столько казаками, сколько выходцами из русских городов и уездов. Это, а также сведения о поддержке булавинцев крестьянами в соседних уездах, например в Тамбовском, подводило историка к выводу о возможности рассмотрения Булавинского восстания в рамках концепции крестьянских войн.

Как подчёркивала Е. П. Подъяпольская, «с самого начала в восстании принимают деятельное участие беглецы из русских сёл и городов и новопришлые казаки – в недавнем прошлом те же беглые» [7, с. 78]. Отсюда вытекал вывод о близости интересов беглых людей, только что оказавшихся на Дону, и недавних казаков, пришедших на Дон несколько раньше и безусловно признанных к тому времени казаками. А поскольку эти беглые помнили крепостное право, которое при Петре I ещё более усилилось, то следовал вывод, что характерные для массовых народных движений в России антикрепостнические мотивы не были этим людям чужды.

Вместе с тем Е. П. Подъяпольская видела особенности Булавинского восстания по сравнению с восстаниями под предводительством С. Разина и Е. Пугачёва, которые признавались крестьянскими войнами. Поэтому она не только называла Булавинское восстание крестьянской войной, но и характеризовала его как «крестьянско-казацкое восстание» [7, с. 197]. Исследование заставило Подъяпольскую несколько изменить общую характеристику восстания и усилить его казачью составляющую, которая заключалось в упоминании о том, что восстание охватывало Дон. Впрочем, через несколько лет она написала главу об этом восстании в монографии, посвящённой крестьянским войнам в России. В ней Булавинское восстание обозначалось как крестьянская война [8].

Движущей силой восстания было, как подчёркивала Е. П. Подъяпольская, донское казачество. При этом она видела «классовое расслоение донского населения, которое делилось на “низовых”, зажиточных, казаков и “верховых”, “голутвенных” (“голытьбу”), или бедняков». Отсюда она заключала, что казачество не было «единой социальной массой» [7, с. 75]. Не все историки приняли этот вывод. С точки зрения А. П. Пронштейна, рецензента этой монографии, Е. П. Подъяпольская переоценивала степень социального расслоения казачества и недооценивала того, что и в начале XVIII века объединяло казачество в единое целое. По мнению рецензента, перед лицом московского правительства, ратовавшего за ограничение вольности и самостоятельности казачества, ликвидацию его традиционных прав на приём на Дону пришлых людей и их невыдачу русским властям, казачество выступало как единое целое. В недооценке степени такого единства он видел некоторое упрощение Е. П. Подъяпольской реальной ситуации на Дону [9]. Вместе с тем Е. П. Подъяпольская рассматривала донских старшин как безусловных противников восстания, даже тех из них, кто некоторое время в нём участвовал. «Ни Зерщикова, ни Соколова, ни Ананьина нельзя назвать попутчиками. Это были враги, прокравшиеся под личиной доброжелательства в повстанческую среду», – подчёркивала она [7, с. 79]. Ею приводились факты, свидетельствующие будто бы о враждебной деятельности старшин против восставших после взятия булавинцами Черкасска и избрания К. Булавина войсковым атаманом, их тайных связях с азовским губернатором И. А. Толстым. Доводы Е. П. Подъяпольской обоснованны. В то же время они не в полной мере учитывают непростую позицию верхушки Войска Донского, которую не устраивало усиление правительственной власти на Дону. Имелись основания для вывода об участии донской верхушки в подготовке убийства полковника Ю. В. Долгорукого, но Подъяпольская этого заключения не делала.

Глубоко разобралась Е. П. Подъяпольская в обстоятельствах гибели К. Булавина. Анализ источников привёл её к выводу, что речь не может идти о самоубийстве атамана. Она заключила, что Булавин был убит. Также она отметила некоторые другие подробности последнего боя К. Булавина 7 июля 1708 года. По её словам, «осаждавших курень Булавина было очень много». И это не случайно. После известия о поражении 5–6 июля булавинцев во главе с атаманом Л. Хохлачем под Азовом на сторону противников повстанческого атамана перешёл «неустойчивый элемент, малодушные» [7, с. 170]. К. Булавин защищался. Он стрелял из ружья, однако «заговорщики ворвались в избу». Булавин «запирается в комнате», причём «один, без товарищей. Заговорщики рубят топором комнатные двери. Наступает конец: смерть от пистолетной пули в левый висок» [7, с. 171]. Картина получилась трагическая. Но в то же время она написана со строго научных позиций, на основе источников. Она намного более достоверна, чем известие о самоубийстве К. Булавина в отписке И. Зерщикова. Картина гибели повстанческого атамана в труде Е. П. Подъяпольской – пример удачного сочетания научного исследования и высокой трагедии как особого жанра литературного произведения.

Очень результативной была работа Е. П. Подъяпольской по вопросам источниковедения восстания. Она подготовила к печати и опубликовала два документа командующего карательными силами при подавлении восстания лейб-гвардии майора князя В. В. Долгорукого. Первый из них – два его послужных списка, составленных в 1718 году секретарём князя Л. Судейкиным, использовавшим ряд документов. По словам Е. П. Подъяпольской, каратель «не без хвастовства перечислял количество разорённых им казачьих городков, казнённых и убитых повстанцев» [10, с. 506]. Она опубликовала также письмо В. В. Долгорукого кабинет-секретарю Петра I А. В. Макарову от 19 сентября 1724 года, в котором давался ответ на его просьбу сообщить материалы о подавлении Булавинского восстания для «Гистории Свейской войны» [10, с. 555–556]. В письме князь сообщал, что подавление восстания «великое дело и трудное было». Публикация письма помогала характеризовать личность князя-карателя, а также разъясняла особенности материала в его послужных списках.

Е. П. Подъяпольская исследовала шифрованную переписку, относившуюся к подавлению восстания. Изучение тайнописных источников позволило ей установить круг лиц, имевших ключ к переписке, владевших этой «цыфирью», или шифрами. Это был, прежде всего, Пётр I, «зорко следивший за ходом восстания». Кроме него – командовавший кавалерией князь А. Д. Меншиков, адмирал Ф. М. Апраксин, князь В. В. Долгорукий, а также азовский губернатор И. А. Толстой. Она обращала внимание на то, что на использовании шифрованной переписки по поводу восстания настаивал Меншиков. Князь опасался, что при посылке писем «с нарочными курьерами… сквозь воровские войска» они могут быть перехвачены повстанцами [11].

Важнейшим результатом источниковедческой работы Е. П. Подъяпольской была реконструкция повстанческого архива. Ранее были известны примерно три десятка булавинских документов. Подъяпольская выявила «письма восставших в изложении, в отрывках, в упоминаниях в количестве от 150 до 200». Выявлены они были путём анализа правительственной переписки, в которой документы повстанцев нередко излагались. Вместе с тем Е. П. Подъяпольская заявляла: «Собирание всего письменного наследства восстания нельзя считать законченным» [7, с. 51].

Труды Е. П. Подъяпольской по истории Булавинского восстания стали заметным явлением в изучении истории России эпохи Петра I и крупнейших народных движений. Они заложили основы для дальнейших исследований. Ушла из жизни Елена Петровна в 1986 году. Всю себя она посвятила науке.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Семёнова Л. Н. Елена Петровна Подъяпольская – историк и источниковед // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. 21. Л., 1990. С. 299.

2. Подъяпольская Е. П. Об истории и научном значении издания «Писем и бумаг императора Петра Великого» // Археографический ежегодник за 1972 г. М., 1974. С. 56–70.

3. Лебедев В. И. Булавинское восстание. М. ; Л., 1934.

4. Чаев Н. С. Булавинское восстание (1707–1708 гг.). М., 1934.

5. Чаев Н. С., Бибикова К. М. Взаимоотношения Москвы и Дона накануне Булавинского восстания // Булавинское восстание (1707–1708 гг.). М., 1935. С. 5–32.

6. Павленко Н. И. К вопросу о роли донского казачества в крестьянских войнах // Социально-экономическое развитие России. М., 1986.

7. Подъяпольская Е. П. Восстание Булавина. 1707–1709. М., 1962.

8. Её же. Крестьянская война 1707–1709 гг. // Крестьянские войны в России XVII–XVIII вв. М. ; Л., 1966. С. 176–203.

9. Пронштейн А. П. [Рец. на кн. Е. П. Подъяпольской «Восстание Булавина»] // История СССР. 1965. № 4. С. 161–164.

10. Подъяпольская Е. П. Новые материалы о восстании на Дону и в Центральной России в 1707–1709 гг. // Материалы по истории СССР. Вып. 5. М., 1957. С. 503–564.

11. Её же. Шифрованная переписка в России в первой четверти XVIII века // Проблемы источниковедения. Т. 8. М., 1959. С. 325.