ДОНСКОЙ ВРЕМЕННИК. Год 2012-й

Конфессии

НРАВСТВЕННОСТЬ – ОСНОВА САМОСТОЯНИЯ ЧЕЛОВЕКА

ОТ РЕДАКЦИИ: В 2009 году была предпринята попытка возродить Донское церковно-историческое общество. К обсуждению вопроса привлекались учёные Южного федерального университета и других вузов, сотрудники Государственного архива Ростовской области, заинтересованные лица. В ходе дискуссий родилась эта беседа.

Николай Ефимович Ерохин: Всё время вспоминаю пушкинское «Самостоянье человека – залог величия его»…

Андрей Венков: Да, в российской истории много примеров, когда только духовно-нравственная основа человека служила залогом его спасения.

Н. Е.: Это, действительно, важно понимать, чем и как питалось, на чём основывалось нравственное чувство наших соотечественников. Я говорю сейчас о корневой, глубинной России, о системе ценностей, которая составляла основу русского, российского самосознания. Что ни говори, духовная составляющая у нас всегда была главнее материальной. Совесть ставилась выше корысти, идеалы выше выгоды, честность выше роскоши, главным оставался не вопрос, как жить, а – для чего жить.

Сегодня вопрос, как жить отнюдь не умозрительный. Конечно, суровая повседневность диктует людям, и порой жестоко и властно, свои условия, встаёт даже проблема, как выжить. И всё равно для нас было и остаётся главным постижение смысла жизни. Так устроена наша душа.

А. В.: Я бы шире круг очертил, за пределы злосчастного двадцатого века. У нас до сих пор с гороскопами жизнь сверяют. Что это? Только ли наследие советского безбожия? Как только ударили большевики по христианской церкви, полезло из бывших православных нечто веками хранимое в подсознании. И едва ликвидировали в 20-е годы неграмотность, первоклассники нетвёрдой рукой стали писать на заборах слово из трёх букв – древнейший объект поклонения, дающий жизнь (наряду с солнцем).

В 1917 году у русских мужиков спросили, что такое свобода. В общем смысл ответов был таков: «Пить и гулять сколько душе угодно, и в поведении своём никому отчёта не давать». И вот парадокс. Люди в поисках свободы уходили на Дон, и те, кто выживал, становился членом жёстко организованного и дисциплинированного сообщества.

Н. Е.: А как нам расценить факт возрождения религиозности?

А. В.: Отвечу так: самостояние человека – стержень, на который нанизываются все его свойства: характер, воспитание, поведение, поступки, выбор, позиция, где-то в этом ряду должна стоять и религиозность, одним словом, всё, что, собственно, делает человека человеком. Мы должны помнить уроки, которые оставили нам примером собственной жизни наши великие, или пусть не великие, – предки.

Н. Е.: Это, действительно, стержневая мысль – чем и как питалось, на чём основывалось нравственное чувство наших пращуров. Рискну предположить, что и Землёй, которая породила и взрастила их, которая была их колыбелью и их судьбой.

А. В.: Добавьте сюда необходимость противостояния всяким неумным новациям, называемым громким словом модернизация отечественного образования.

Н. Е.: Увы, Андрей Вадимович. Если всё, что сейчас делается с точки зрения прагматичности образования, будет воплощено, то боюсь, от России как таковой вскоре ничего не останется. Вы только представьте вместо нас нынешних – пока ещё отзывчивых и мечтательных, пока ещё душевно открытых на чужую беду и боль, ещё алчущих истины и справедливости, –других: хватких, ловких потребителей и пользователей, невежд, которым глубоко наплевать, например, на родной язык, на величие истории, на тех, для которых идеалы общественного служения народу – пустой звук. Мы скоро можем не узнать страны, в которой живём.

А. В.: Вот почему так важен наш голос, наше понимание, наша проповедь того, чему должно быть в жизни, наше вглядывание и в прошлое, и в будущее, постижение уроков истории, как великих, так и позорных. Мы должны стать выше корыстных, нечистых интересов, вольной или невольной их пропаганды. И послужить, в меру своих сил и способностей, делу исцеления народной души.

Н. Е.: Не мне Вам, историку, напоминать, как падка страна наша на всякие заморские новины. Хоть со сказок анализ начинай. А уж про девятнадцатый, двадцатый века и говорить нечего. Века, в течение которых Россия показала удивительное легкомыслие в восприятии модных идей, которые хлынули к нам как из рога изобилия.

Французский материализм? – Добро пожаловать. Немецкий романтизм, гегельянство, марксизм? – Осчастливьте, батюшка, проходите прямо в святой угол! Англосаксонский либерализм? – Милости просим!

Вот и среди современных отечественных исследователей зреет ощущение, что Россия сейчас вошла в новые революционные времена. А когда кто-то вопит о ненужности, гибельности этих шагов, – ату его! Будь ты хоть сам Лев Николаевич Толстой, хоть Андрей Дмитриевич Сахаров.

Розанов в своё время с ужасом отмечал: «С лязгом, с криком, визгом опускается над Русскою Историею Железный занавес». Не произойдёт ли это с нами снова?

Противоположности сходятся и всё кончилось страшным приговором, прозвучавшим из уст Солженицына: «Советский Союз соотносится с исторической Россией, как убийца с убитым».

Вот он, Андрей Вадимович, апокалипсический цивилизационный разрыв. Вот оно то, что всегда мучило людей: «распалась связь времен». А коли так, то время возрождать в себе, в нации, свою идентичность. Время собирать камни.

А. В.: Человек давно уже не боится потерять себя, потерять совесть, стыд. Мы же видим, какое огромное количество людей лжёт, предаёт, убивает.

Человек не боится лишиться своей индивидуальности. А что тут страшного? Тысячелетия это было нормой поведения. Человек высшим несчастьем считал своё отпадение от общины, от общества. Вспомним наших литературных героев девятнадцатого века. Одна из составляющих трагедии – отрыв от общества, отрицание общества, непонимание его. Они противостоят обществу, считают себя выше общества, но всё же мучаются, страдают от этого.

Другое дело, если человек не боится потерять себя как человека. Не боится вернуться в животное состояние

Теряя себя, человек не возвращается в животный образ, а переходит в новое состояние, в самое страшное существо – в нелюдь. Если мы говорим именно об этом, об отсутствии страха стать нелюдью, то это поистине страшно.

Поэтому наша задача – возвращение смыслов. Пусть не сразу, пусть на длине одного – двух поколений, но остановить распад.

Хочется верить, что вера поможет духовному выздоровлению.

Н. Е.: Вера – это то, что есть от рождения в каждом человеке как данность или, в крайнем случае, как возможность. Но здесь и социум играет роль. При любых политических системах людей всегда учили фундаментальным принципам. В этом ряду, например, знаменитая солженицынская максима «жить не по лжи», «нравственность есть правда», «совесть есть истина». И мы знаем, как близко друг к другу стоят честь и совесть Но это когда совесть, нравственность предстают в человеке, так сказать, в чистом виде. А если с эпитетами? С прилагательными? Например, мораль коммунистическая. Коммунистическая нравственность. Ведь это полный разрыв с, собственно, нравственностью.

А. В.: Коммунистическая мораль…Морально то, что полезно рабочему классу, способствует построению коммунизма… Это мораль устаревшая. Раньше, в дохристианском мире (да и христианство тоже, видимо, здесь не исключение), любое сообщество противопоставляло себя остальным. Что нам выгодно, то и хорошо. Из многих этих вариаций мы столкнулись с коммунистической.

Н. Е.: Да, вождь мирового пролетариата (ещё одна чудовищная выдумка – мировой пролетариат!) учил молодёжь: мол, для нас нравственно всё, что служит идеалам коммунизма. Примерно то же самое, что Гитлер вбивал в головы солдатам вермахта, отправляя их на Восточный фронт: «Солдаты, совесть это химера и я вас от неё освобождаю».

В принципе, человеку постоянно приходится выбирать не между добром и злом, а между злом и злом. Такова наша реальность, о которой Бердяев говорил, что она дочь не только Маркса и Ленина, но также и дочь народников, и славянофилов, и православной духовности. Вечная дилемма: у верующего нет вопросов, а у неверующего нет ответов. Неверующий, если он даже человек от науки, не способен до конца постигнуть мир по той хотя бы причине, что мир не чертёж, а рисунок художника. Недавно я прочитал выдержки из записей Алексия Второго, его мысли мне очень близки:

«Пытаться оценивать духовный опыт только по научным критериям всё равно, что оценивать выводы точных наук по критериям красоты и духовной поэзии».

«Не только человек страдает оттого, что он оказался вырван из строя природы, но и природа тяготится недолжным местом человека в ней…Человек не хозяин земли, а арендатор. Мир ему предоставлен в пользование только, не во владение».

А. В.: Эти размышления вплотную подвели нас к вопросу преподавания в нашей отечественной школе – от начальной до высшей курса православия.

Факультативно преподавать основы православия? – Я не против. Как курс истории мировых религий? – Я не против.

Религиозные, они же духовные, мотивы в живописи, иконописи, литературе, поэзии, архитектуре, скульптуре, в целом – в культуре, – я не против.

Но и вопросов немало остаётся.

Как преподавать… Навязывание предмета в качестве обязательного всегда вызывает внутренний протест. Да и не заставит никто правоверных мусульман и иудеев, атеистов, полноправных граждан России, посещать эти занятия. А кого заставят? Как отсеют, как вычислят?

Первый принцип воспитания делай, как я. Если христиане, начиная с иерархов церкви, станут неформальным образцом для подражания, все и так, без обязаловки, на такие занятия пойдут.

Н. Е.: Боюсь, всё-таки, не посеять бы ветер. Какой бурей он вернётся в наше больное, растерянное, униженное и обездоленное общество? Какие гроздья ненависти могут произрасти от этих корней просвещения? Не получить бы взаимоистребительное столкновение цивилизаций, религиозных культур.

А. В.: Да, людям очень сложно договориться друг с другом. На стыках цивилизаций всё время идут войны. Возьмите евреев и арабов. Сколько сосуществуют, столько и воюют. Весь мир их мирит, а помирить не может. Разные моральные, не совпадающие ценности. А если допустить, что железный занавес был порождением такого противостояния и средством защиты от взаимного истребления? Не зря же евразийцы в один голос называют Россию самостоятельной цивилизацией. Она и не Европа, и не мусульманский мир, и не Китай. Евразийский суперэтнос в контексте своей истории и культуры.

Н. Е.: Ну, это давняя песня, которой отдал должное гений Вернадского, а я хотел бы связать образовательные аспекты с вопросом милосердия. Как светского, так и церковного.

Я почтительно отношусь к высоким иерархам церкви. Они научились взаимодействовать с государственной властью, с бизнесом. Но я мало ощущаю результаты социальной работы как тех, так и других.

Ведь у нас, к величайшему нашему позору, сотни тысяч, миллионы сирот, брошенных детей, больных стариков, бездомных. Сколько сидит по тюрьмам, погибает по притонам – воровским, наркоманским…

Учёба учебой, но и нужно давать пример служения милосердию. Здесь, как Вы заметили, лежат образцы для подражания.

А. В.: Что делать? Лучшие годы нашей жизни пришлись на советский период истории. Какие корни его ещё остаются живыми? Какие ветки засохли? И как долго ещё будут плодоносить морозо- и засухоустойчивые ветки коммунистической идеологии?

Н. Е.: Период истории, о котором Вы сейчас говорите, время слепых поводырей слепого народа. Может, только сейчас появляется какая-то возможность выйти на другую историческую дорогу. Здесь нужно не только новое содержание мысли, а и форма её.

А. В.: Форма и содержание мысли? Давайте вернёмся к новациям в образовательном поле и поговорим о теологии. Какая, в каком содержательном плане, в какой организационной форме должна быть представлена теология в современном вузе? Как студент, а вернее всего, магистрант будет воспринимать поначалу предмет «теология»? Наука о Боге? Или религия вместо науки? В пединституте ЮФУ, например, давно уже – правда, без особого успеха, – работает соответствующая кафедра.

К счастью, у нас есть много учёных, давно и небезуспешно работающих на этой ниве: профессора Е. Е. Несмеянов, А. Н. Ерыгин, Р. М. Ситько, Г. В. Драч, Н. С. Капустин…

Н. Е.: Я вспоминаю, как поразил меня в давние времена уровень преподавания теологических дисциплин в Польше, в Ягеллоновском университете, где, кстати, какое-то время очень успешно работал наш профессор Виктор Павлович Макаренко. Я, в те годы безнадёжный атеист, был ошеломлён. С высоты сегодняшнего дня, мне хочется подверстать к тем давним впечатлениям рассуждения о том, что такое современная Европа. Не останавливаясь ни на шаг, она шла только вперёд. Вектор движения всегда был направлен в одну сторону.

Каковы были её пути? Возрождение, Реформация, Просвещение, Объединение. Дороги длиною в пятьсот лет. Мы по этим дорогам не ходили. Мы всё больше – по буеракам. Наши дороги – это Смуты, Расколы, Крепостничество, Социализм – Коммунизм. Длина, правда, та же, те же пятьсот лет.

А. В.: Предостерёг бы от некоторой европейской благости.

Между Реформацией и Просвещением была Тридцатилетняя война, в которой полегла половина Германии. В процентном отношении – больше, чем при Гитлере. А с Ранним Возрождением совпадает страшная эпидемия чумы, которая ополовинила всю Европу…А инквизиция?..

Что считать Европой и европейской территорией? Давайте определимся во времени и пространстве. Римская Империя, «погибшая от роскоши», это Европа? В её развитии был период страшного отката назад. Средние века, которые были не то чтобы «средние», а местами и страшные. Может, дело в другом? В том, что, в отличие от Европы, нам хватает смелости и глупости рассказывать о своих неудачах, о негативном опыте.

О соотношении науки и религии тоже установились определённые методологические, смысловые, содержательные понятия, критерии. Здесь нам многое становится ясным и понятным.

Н. Е.: Корреляция религии и науки? Я думаю, что это Дух и Знание. И весь вопрос как примирить в себе Веру и Знание, Дух и Разум. Дух делает нас добрее. Знание – сильнее. Давно и не нами замечено: церковность – это пристанище, где умиряются тревога сердца, притязания рассудка, где великий покой нисходит в разум. И это – новая жизнь в Духе.

Мне вспоминается старая-старая притча. Проповедник Авва показал ученикам лист белой бумаги с точкой посредине. «Что видите?» «Точку, Авва». И Авва заплакал: ученики заметили маленькую точку, и никто – белого листа. Вот и жизнь наша – огромный белый лист. И как же часто на белом листе жизни мы замечаем только чёрные точки.

И к Богу отношение наше более чем прагматическое, приземлённое, потребительское. Мы верующие спекулятивные, хитроватые. Чем ближе к беде, тем чаще вспоминаем Бога. А вдруг поможет? И зачтёт мои старания. Я считаю, что Бог, который живёт не на облачке, а в сердце человека, не даёт человеку опуститься ниже человеческого уровня. Опустился – ты уже не человек, значит, Бог оставил тебя. Бог внутри человека умирает в тот миг, когда человек перестаёт быть человеком.

А. В.: То есть, мы подошли вплотную к нравственному содержанию человека. Здесь важно определиться в понятиях. В частности, взаимосвязи нравственности и знания. Эта взаимосвязь волновала людей с тех пор, как были созданы первые этические системы и появились зачатки науки.

Давайте определимся: что морально? Что «хорошо»? «Хорошо» всегда было всё, что способствовало выживанию. И заповеди Божьи – универсальная инструкция по способу выживания. Но до того, как Бог дал человеку эти заповеди, люди тоже как-то выживали, было у них то, что «хорошо», и то, что «плохо». И эти «хорошо» и «плохо» сохранились отчасти до нашего времени.

И ещё. Нормы морали диктуются условиями выживания, а условия меняются… С момента своего появления на земле люди были слабы, выжить могли только коллективно. И вся наша тысячелетняя мораль – мораль коллективного выживания. Коллективного, а не за счёт коллектива. Хочешь выжить, создай условия выживания для коллектива.

Невозможно выжить коллективно, если нет взаимного доверия, если ты не готов пожертвовать собой ради коллектива. Отсюда «сам погибай, а товарища выручай» и «нет любви выше, если человек душу свою положит за други своя». Образец такого коллектива – донское казачество.

Современные наши духовные искания и духовные потрясения – это конфликт двух основ морали, коллективистской (а у нас в России она господствовала почти до конца двадцатого века) и индивидуалистской, зародившейся в Европе в семнадцатом веке.

История цивилизации – история развития свободы… А что делает человека несвободным? Когда он сам себя несвободным сделал? Что взамен получил?

Свобода – в какой-то мере термин спекулятивный.

Свобода от чего? И зачем свобода? Сначала, видимо, надо чётко и твёрдо ответить на эти вопросы, а потом свободы добиваться.

Свобода отрицает равенство (единственно – все равно свободны), ставит под сомнение братство (брата или кого-то, с кем мне брататься, я сам выберу, если захочу, не навязывайте мне).

Как её добиться? Государственным указом? Было. В 1762 году – «Манифест о вольности дворянства». Свободны, судари! Хотите, идите служить, не хотите, не служите. Деревни ваши всё равно за вами останутся. Единственно – за крестьян налоги платите.

И что ж, люди свободнее стали?

Мы знаем примеры, когда люди боролись за свободу своего народа, своего рода, клана, и есть примеры борьбы отдельных личностей за личную свободу, за какие-то разновидности своей свободы. Это вещи разные. Попробуй, поборись за свободу народа без дисциплины, без ограничения личной свободы.

Далее, что такое «цивилизация»? Под «цивилизацией» обычно понимают романо-германскую цивилизацию, представители которой и ввели этот термин. Для этой «цивилизации» положение, что вся её история – история развития свободы, абсолютно справедливо. Но параллельно существовали и существуют другие цивилизации, и у каждой свои ценности, которые позволяли людям жить, выживать на протяжении тысячелетий. С точки зрения современной цивилизации – то был период тотальной несвободы.

Это очень напоминает марафонский бег. Человек, осознавший себя человеком, что случилось, судя по археологическим данным, около пятнадцати тысяч лет назад, связанный требованиями коллективного выживания, выживал, и выжил. И изгоняемые и убиваемые пытались вырваться, выломиться из общего потока. Лишь последние две тысячи лет единицы превратились в десятки, в тысячи; и, в конце концов, их страны и народы погибали, вспомним греков, римлян. И лишь в семнадцатом веке, на финише марафонского бега, десятки тысяч, сотни тысяч, миллионы заговорили о личной свободе. И мы тревожно оглядываемся на ужасный двадцатый век с двумя мировыми войнами, с оружием массового уничтожения и спрашиваем: «Что же дальше?..».

Н. Е.: Давайте поговорим на, казалось бы, отвлечённые темы.

Лао Цзы выводил нравственность из свойств ума, накопившегося знания. Сократ полагал, что зло есть результат незнания. Гегель вывел единый Идеал знания и нравственности. Одной из главных драгоценностей в буддизме считается очищение ума, а одним из главных трёх ядов – невежество. Это всё хрестоматия. Я добавлю только, что наука, вышедшая из лона христианской культуры, изначально требовала от учёного веры в объективность и вечность законов природы. Вера в познаваемость законов Бога предполагала веру в Бога. Галилей, Кеплер, Декарт, Паскаль, Ньютон, Лейбниц, Мендель, Пастер были людьми веры.

Когда людям открывается истинная суть Христа? Лично для меня она открылась, естественно, в лично моём, не претендующем на обобщения понимании, когда я понял, что именно Христос считал главным из того, что он делал.

Он указывал! Своими проповедями указывал на самые страшные людские пороки: лицемерие, ложь, жадность, зависть.

А. В.: А мы и сейчас имеем то же самое: зависть, ревность, корысть, страх. Значит, не во Христе жизнь наша продолжается.

Н. Е.: Тем не менее, Христос входит в нашу жизнь, в жизнь каждого из нас не благодаря, а вопреки обстоятельствам. Он приходит в душу тогда, когда в ней появляется жажда прикосновения к Откровению, к Божьему дыханию.

У Иосифа Бродского есть изумительные строки: В ушную раковину Бога, Оглохшую к исходу дня, Скажи всего четыре слога: Прости меня.

Конечно, наша русская православная вера имеет свои особенности и свою специфику. Об этот отечественные религиозные философы и размышляли и писали много. Федотов, например: «Только в русском языке есть такие неразделённые словосочетания, как Мать-Родина, Мать-Земля». Да, привязанность к родной земле всегда господствовала над прочими чувствами русского человека. И характер этой привязанности, бесспорно, религиозен. Федотов так и говорит: «Мать-Земля – это сердцевина русской веры. Тут пересекаются самые глубокие религиозные чувства народа».

У нас есть, Андрей Вадимович, ещё одно сакральное слово, которое мне, кстати сказать, не нравится. Это слово – МЫ.

МЫ, НАМ, НАШИ, есть в этом что-то такое, что позволяет скрыть как за каменной стеной свою личную слабость, леность, непорядочность, бессовестность, трусость.

Что мы слышим всегда? Как НАМ обустроить то-то и то-то (у Солженицына – Россию), как НАМ что-то сделать, как НАМ ответить этим и этим…

А где же другое? – как МНЕ что-то сделать, как МНЕ выйти из положения, какой лично я могу сделать вклад, шаг, поступок?… А общая НАША вина, общее преступление уменьшают, бывает, что и до самого конца, личную вину каждого. А счёт-то должен идти по другому порядку. Ты – и твоя совесть. Она – мерило твоей порядочности и морали. Это проявление естественной религии, которую ещё Вольтер определял как естественный фундамент нравственности.

А. В.: Вот здесь, как раз и виден кризис коллективистской морали. Человек теперь не живёт для коллектива, для своих собратьев, а прячется за них. Как известно, библейские, евангельские заповеди не распространяются на всё человечество.

Есть много держав и земель, где существуют иные критерии и оценки и добродетелей, и пороков. Да и в границах одной религиозности, взять хотя бы христианство, люди миллионами убивают других людей, – в сущности, своих единоверцев. Взять любую европейскую войну. И люди во время войны бывают бесконечно безбожны.

Если бы мы были последовательными христианами, человечество в последние две тысячи лет не знало бы войн. Но христиане даже внутри себя ведут нескончаемую войну.

Н. Е.: Перекормленные в своё время марксизмом в самой его извращённой, идеологической форме, мы выработать в себе целостного мировоззрения не смогли.

Может, и к лучшему. Потому как без целостного мировоззрения легче идти к собственной совести, без фанатического неприятия другого знания и носителей этого другого знания.

Покаяние невозможно без осознания покаяния. А фанатикам этого не дано. Они всегда действуют, вспомните Ленина, за пределами морали, по другую её сторону. Мысль не новая, об этом Герцен когда ещё писал: есть люди, которые так поглощены своей идеей, что она начинает в конце концов душить и окружающих и их самих. Действительно, думать, что ты можешь сделать счастливыми поколения ещё не родившихся – верх невежественности и самоуверенности.

А. В.: Вся история цивилизации, по Канту, это история развития понятия свободы. Сам смысл человеческого существования заключён в приобретении духовной свободы, в стремлении к независимости от тьмы обстоятельств. Любое творчество, например, проникнуто стремлением к свободе, духовности и самовыражению личности.

Н. Е.: У нас чаще всего наблюдается имитация духовности. Жалкая, гнусная, кровопийская имитация.

Многие из просвещённых людей хорошо помнят учение Будды: для человека имеются три главных драгоценности и три главных яда. Драгоценности не делать зла, творить добро, очищать разум. И яды – страстное желание, ненависть, невежество.

А. В.: Буддизм, я думаю, это не только религия, а, может, и вовсе не религия. Это, скорее, философия, которая выражается в реальной помощи, в каждодневных заботах.

Н. Е.: Тут дело ещё и в том, что вся наша история – история не общества, а государства. Это история Государства Российского во всех исторических пластах, хоть древних, хоть современных. Это история лишений, жертв, раздавленного человеческого достоинства, вечной борьбы, давления бесчисленных врагов. Такое ощущение, что за всю историю человечества больше всего врагов и завистников было именно у нас.

Наша история устроена страшно. Мы – изоляционистская держава, выделившаяся, отделившаяся от остального мира. Или, в звёздные свои часы , стоящая над ним, или, в особо тяжёлых случаях, лежащая под ним, под игом враждебного и чуждого мира.

А. В.: Изоляция России…? Славяне в современную Россию пришли из Европы. Своих дочерей Ярослав Мудрый выдал за французского короля, за венгерского, за польского и за норвежского конунга. А вот князь Игорь, вступивший в «злат стремень», чтоб испить шеломом из Дона, уже на три четверти по крови половец. Александр Невский – наполовину. Иван Третий, женившийся на византийской принцессе… Иван Четвёртый, женившийся на кабардинской княжне… А все наши цари, начиная с Петра Третьего? Кто они были по крови, по воспитанию?

Вся история образованной России – попытка вернуться в Европу. Им, образованным русским людям, другого пути не было. Ведь образование они получали европейское и от европейцев (вспомним Петрушу Гринёва).

Изолированно жили и дорожили этой изоляцией общинники. Любые. Русские, китайские, японские, иранские. И европейские, пока их не огородили и не перевешали обезземеленных и обездоленных. У нас же ценность самоизоляции вместе с общиной сохранилась до начала двадцатого века. Потом, когда общинники или люди с общинным менталитетом пришли к власти, они ценности своего мира распространили на всю страну. И страна особо не страдала от изоляции. Страна-то большая, и своего всего хватает с лихвой, в том числе и величия.

Н. Е.: В новейшей истории есть у нас несколько великих вершин, достойных величия. Попытка построить новый, считалось, справедливый, мир, это Победа в великой войне, это прорыв в космос, улыбка Гагарина... На этом, кажется, наше величие и закончилось.

Для того, чтобы на русском небосклоне появились новые звезды, в другие миры, к другим народам за ними лететь и бежать не надо. А надо устанавливать законы истины, справедливости, милосердия. Звучит, конечно, предельно книжно и предельно идеалистически. Но до тех пор, пока «нравственный закон внутри нас» не станет обыденной социальной практикой, страна хорошо и благополучно жить не будет. Мы уже обращались в разговоре к авторитету Федотова, где он рассуждает о Земле Трудовой, крестьянской, одушевлённой, то есть о Земле-кормилице. А не о заросшей бурьяном, дурниной и чертополохом. Вот эта-то федотовская земля и есть хранительница нравственного закона.

Здесь, возможно, и лежит ключ к спасению в условиях планетарного антропологического бедствия.

Со времён Достоевского мы слышим, что самое трудное – жить среди людей и оставаться при этом человеком. Да что Достоевский! Вся Нагорная проповедь об этом! И время начинать читать её заново. В ней лежит ключ к грядущему мироустройству, к спасению рода человеческого.

И помнить, конечно, что Бог не даёт всего сразу, он не требует и внешнего проявления отношения к нему. Главное – движение к Нему, то есть к любви, состраданию, совершенствованию. В конце концов, всё познаётся по плодам трудов наших.

В социальных науках часто цитируется постулат Эмерсона: истинный показатель цивилизации – не уровень богатства и образования, не обилие техники, или, скажем, урожая, а образ, облик человека, воспитываемого страной. Вот только учителя мы плохие, мы отравлены неправдой прошедших эпох. А учить надо. А готовить людей к будущему надо. Если брать проблему предельно широко – готовить людей будущего. Во многом, хотя бы во внешнем проявлении, разительно не похожих на нас, то есть на своих учителей.

Религиозный философ Булгаков здесь в самую суть вещей глядел, когда писал, что тот, кто радеет о будущем, больше всего озабочен молодым поколением, но находиться от него в духовной зависимости, заискивать перед ним, прислушиваться к его мнению, брать его за критерий, это свидетельствует о духовной слабости общества.

А. В.: Применительно к сегодняшнему дню мысль более чем актуальна. Равно как понятия и символы веры и знания. «Знание сделает вас свободными»…Знание чего? Законов природы? Божьих заповедей? Понимание неизбежности их выполнения? Да, если ты веришь и любишь, – ты свободен. В чём? В выборе инструмента, в тактике, в пути достижения цели? А цель в чём?...

Н. Е.: И вот в поисках ответа ты вновь оказываешься на бесконечном пути познания, где полученный ответ рождает новые вопросы и нет этому конца, пока жив будет на земле хоть один человек. Не так ли, Андрей Вадимович? Не так ли, наш внимательный читатель – наш друг и собеседник.